|
Марк Биллингем. Погребенные заживо
|
|
| Админ | Дата: Вторник, 31.05.2011, 01:08 | Сообщение # 11 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава девятая
Если при виде аппаратуры и оборудования в Центральном управлении клетушка, которую Торн делил с коллегой, показалась ему убогой, то после посещения кабинета старшего инспектора Каллема Ропера на тринадцатом этаже «Императрицы» собственное рабочее помещение показалось Торну и вовсе средневековой каморкой.
Ропер правильно истолковал выражение лица Торна, когда тот вошел в кабинет.
– Это все потому, что мы молодая организация, – объяснил он.
В 1961 году в Хаммерсмите, на западе Лондона, была построена тридцатиэтажная башня. Здание оказалось настолько внушительным, что его назвали Эмпресс стейт билдинг – по аналогии со всемирно известным небоскребом по ту сторону Атлантики. В то время его характерное треугольное основание казалось радикальным и интересным решением, но спустя сорок лет возникла суровая необходимость в реставрации, на которую было потрачено восемьдесят миллионов фунтов стерлингов. В результате – несколько солидных премий и возвращение былой славы. Сооружение было хотя и не таким роскошным, как Арка из металла и стекла, находившаяся немного дальше, но его удивительное оснащение сделало свое дело – почти половину помещений за отливающими синевой двойными солнцезащитными стеклами расхватали службы Столичной полиции.
Торн стоял в огромном атриуме и глазел по сторонам, пока его удостоверение проверялось на первом из трех автономных контрольно пропускных пунктов. Его несколько угнетал тот факт, что здание, которое было на год моложе самого Торна, уже потребовало такого обширного ремонта. Долго ли сможет обходиться без серьезной реставрации его собственный внешний вид, его оболочка? Он получил назад удостоверение и ощутил резкую боль, когда потянулся, чтобы положить его в задний карман. «Судя по всему, недолго».
Хотя Ропер работал за таким столом, что ему мог позавидовать сам Дональд Трамп, он решил провести Торна в противоположный угол своего кабинета, где вокруг низенького стеклянного столика располагались четыре бежевых кресла. Ропер отодвинул в сторону зеленую папку и подождал, пока секретарша – молодая женщина со следами губной помады на зубах – поставила на столик поднос с кофе и завернутым в целлофан печеньем.
– Вы же знаете, какими бывают копы, – сказал он. – И месяца не пройдет, как это место покажется настоящей дырой.
Торн улыбнулся и кивнул, хотя сильно в этом сомневался. Он так же быстро, как и обстановку, смерил взглядом своего собеседника и пришел к выводу, что Ропер, вероятно, относится к тем людям, которые любят, чтобы во всем был порядок. Он был высок и для своих сорока с хвостиком (на взгляд Торна) в хорошей спортивной форме. Седина была искусно закрашена, прическа – волосок к волоску, идеально скроенный темно синий костюм. Да, он явно не из тех, кто потерпит или допустит небрежность.
Когда Ропер говорил «молодая», он имел в виду себя и своих подчиненных, а также подразделение, в котором они работали. Отдел специальных расследований был ответвлением того, что некогда было отделом по борьбе с экономическими преступлениями, подразделением управления специальных операций, преобразованным затем в шестой отдел управления по особо важным делам. Это управление объединило в своем производстве все дела, где жертвой – или преступником – были известные люди. Отдел специальных расследований занимался делами о коррумпированных членах парламента, о шантаже, которому подвергались известные деятели телевидения, обкуренные и обколотые поп звезды и члены королевской семьи, компрометирующие своим поведением устои монархии. Службу в этом отделе все считали престижной, и это подтверждал Каллем Ропер – по его виду можно было сказать, что он поистине счастлив состоять в штате этого подразделения.
«Отдел сексуальных расследований», – так сразу же окрестил его Холланд.
Торн вспомнил, что им с Холландом целый день приходится вылавливать «плавунов» из грязных рек или опознавать тела, обгоревшие настолько, что они становились похожими на головешки с ногами. Для сравнения: выписать талон на парковку – звучит очень сексуально…
– Значит, вы беседовали с Грэмом Хулихэном о Фристоуне? – Ропер уже откусил печенье и задал этот вопрос с набитым ртом, как будто его только что осенила догадка.
– Беседовал, – Торн был поражен до глубины души, но надеялся, что ему удалось этого не показать. Он мысленно вернулся назад и попытался догадаться, как Роперу удалось так быстро все узнать.
Ропер склонился над своим кофе и сам ответил, пока Торн раздумывал, что сказать.
– Я позвонил кое куда. И выяснил, что вы полагаете, будто ваш похититель раньше угрожал мистеру Маллену.
Торн дал себе слово не упоминать в разговорах имя Тревора Джезмонда.
– Подробности из памяти уже стерлись, – начал Ропер, – но припоминаю, что фамилию Маллен я встречал в отчетах по первым делам, которые рассмотрела МКОБ. Нашей задачей было проследить за тем, как живет человек после освобождения. Понимаете, никаких упреков.
– Ничего не понимаю. Неужели его предыдущие преступления не играют никакой роли?
– Конечно, мы знали, на что способен Фристоун. Именно поэтому сотрудники комитета первоначально были поселены вместе. Я имею в виду, что обычно нашим правилом было: смотри вперед, а назад не оглядывайся. Например, следи, чтобы он никому не угрожал. Да… Понятно, что, если бы он околачивался вблизи дома Малленов, мы бы на это отреагировали. Сообщили бы куда следует.
Обстановка убаюкивала. Кофе, печенье и вычурные удобные кресла. Но Торн уловил настороженность в голосе Ропера и защитную реакцию в каждом его слове. Так любой парижанин всегда уловит лондонский акцент Торна, сколь бы свободно он ни говорил по французски.
И Торн прекрасно понимал, почему это происходит.
– Как вы считаете, какую роль сыграли чиновники МКОБ в том, что случилось с Сарой Хенли?
Ропер облизал губы и поставил чашку на стол.
– А какое отношение это имеет к вашему похищению?
Торн даже не снизошел до ответа.
– Послушайте, было принято два решения. Оглядываясь на прошлое – нам всем хорошо известно, что это никогда не помешает, – можно сказать: одно из них было неверным.
– Решение сказать Гранту Фристоуну, что вы сообщили его невесте всю его подноготную?
– Мы лишь собирались это ей сообщить, – уточнил Ропер. – Однако нам не представилась такая возможность. Фристоуна оповестили о решении комитета, но не успели и слова сказать мисс Хенли, как Фристоун налетел как ураган и убил ее.
Участникам утреннего совещания предлагали круассаны. Торн оставил их без внимания, а теперь почувствовал приступ голода – сказывалось то, что он не завтракал сегодня. Он потянулся за печеньем.
– Кому взбрело в голову его предупреждать?
– В этом не было ничего особенного, – вздохнул Ропер. – У нас была такая политика: держать досрочно освобожденного – «клиента», или как там это называют сейчас – в курсе важнейших событий. Понятно, что он имел право знать, кому будет рассказано о его «послужном списке». Хозяин квартиры, которую он снимал, был в курсе. Фристоуну сообщили, что и его врач все знает. Кое кто полагал, что это его право.
– Кое кто?
Ропер посмотрел на Торна долгим взглядом. Он чувствовал, что вот вот взорвется и потребует проявлять элементарное уважение, не говоря уж о субординации. Начать с того, что обращение «сэр» было бы вполне уместно, даже если не учитывать того, что он, Ропер, старше по должности. Но в конце концов ему показалось, что такое требование, как никакое другое, будет для него унизительным.
– Вопрос в том, как расставить акценты, – ответил он. – Если бы вы спросили тех, кто связан с МКОБ, для чего существует эта организация: для того, чтобы обезопасить общество, или для того, чтобы возвратить в общество бывшего преступника – вероятнее всего, вы не получили бы однозначного ответа. Одно тесно связано с другим, обе эти задачи являются частью общей стратегии.
– Но в реальности все было не совсем так, верно?
– Существовало… м м м… расхождение во взглядах. Некоторые стоят всецело на стороне потерпевших и видели свою задачу в том, чтобы не допустить новых жертв. У других было более лояльное отношение к осужденным. Они полагали, что после отбытия срока заключения осужденному необходимо предоставить возможность вновь стать полезным членом общества. Следует истолковывать сомнения в пользу обвиняемого, а не подозревать его во всех смертных грехах, – Ропер откинулся в кресле и скрестил руки на груди. – Последние верили, что смогут оказать посильную помощь Гранту Фристоуну и он встанет на ноги. Первые же просто ждали, когда он вновь оступится.
Он поднял руку вверх, потом опустил на колено и ласково погладил брюки.
– И давайте, инспектор, определимся: какая из сторон в этом споре, в котором участвовал и я, уж наверняка не имеет отношения к вашему расследованию?
Для Торна это была настолько же бесперспективная задача, как и попытка примирить тех, кто считает, что стакан наполовину полон, с теми, кто считает, что он наполовину пуст.
– И как же преодолевались эти… расхождения?
Отвечая на этот вопрос, Ропер отвел взгляд от Торна:
– Мы шли на компромиссы.
– Кто шел? Кто принимал решения?
– Решения принимались в ходе обсуждения.
– Неужели голосованием?
– Ну, не так формально. Вероятно, мнения определенных ведомств имели больший вес. Послушайте, я точно не помню, кто, когда и какое решение принимал. Сейчас я, честно говоря, не понимаю, какое это имеет значение.
– Возможно, и никакого. – Исходя из того, что случилось с Сарой Хенли, Торн догадался, что провалы в памяти Ропера, и не только у него, могут быть весьма значительными.
Со своего места Торн видел полицейский вертолет, который медленно кружил где то в километре от здания, на высоте тринадцатого этажа, может, даже и немного ниже. Торну было известно, что все снимки, сделанные с вертолета, передаются в центральное управление. Внезапно ему показалось, что вертолет управляется откуда то издалека и летит подобно детской радиоуправляемой игрушке. Он представил себе белеющий на ручке джойстика палец командира, который направлял вертолет по кругу. Ропер обернулся.
– Вы летали на вертолете?
Торн отрицательно покачал головой. Вертолет был уже над ними, готовясь сбросить то ли трап, то ли труп.
– А я однажды летал. Вид, я вам доложу, – дух захватывает!
– Издалека все кажется лучше, чем есть, – заметил Торн.
Ропер пристально посмотрел на Торна, потом бросил взгляд на часы.
– Боюсь, больше я не могу уделять вам время…
– Как вы считаете, Грант Фристоун мог похитить ребенка?
– Я даже не уверен, что он убийца, – ответил Ропер.
Торну так и не выпала возможность взглянуть на материалы дела, но он понял, к чему клонит Ропер. Трудно представить, что формулировка «бросил на кофейный столик» означает умышленное убийство.
– Думаете, несчастный случай?
– Возможно. Я сомневаюсь, что он хотел ее убить, как некоторые тогда полагали, но на месте преступления присутствовали следы борьбы. Повсюду отпечатки его пальцев.
– Кто обнаружил тело?
– В школе был телефон соседей. Когда Хенли не приехала в школу за детьми, учителя позвонили соседям. Соседка забрала детей из школы и отвела домой. У нее был ключ от их квартиры, и старший сын открыл дверь.
– Боже!
– Был ли это несчастный случай или нет, но Фристоун оставил женщину умирать. Полагаю, меньше всего он «мечтал» об убийстве. Учитывая его «послужной список», не думаю, что он бы скоро вышел. Поэтому и пустился в бега.
Мысль поразила Торна как гром среди ясного неба. Если Фристоун угрожал Тони Маллену до того, как сел в тюрьму, может, Маллену было, так скажем, неуютно из за того, что Фристоун снова на свободе? Маллен, имевший причину опасаться за свою безопасность и за безопасность своей семьи, безусловно, чувствовал бы себя намного уверенней, если бы эта наглая сволочь сгинула с глаз долой. Возможно ли такое, что он подставил Гранта Фристоуна?
Совсем другой поворот дела, новая пища для размышлений… Маллен ушел в отставку как раз в том году, когда исчез Грант Фристоун.
Если мотив похищения Люка Маллена – месть его отцу, то ни у кого нет на это более веских причин, чем у Гранта Фристоуна.
Ропер спустил Торна с небес на грешную землю.
– Что касается похищения людей, я, по правде говоря, не знаю, – начал он. – Но подумайте: если Фристоуну все это время преспокойно удавалось скрываться, зачем ему снова, ни с того ни с сего, привлекать к себе внимание? Если причина кроется лишь в том, что отец мальчишки несколько лет назад упрятал его за решетку, зачем рисковать и быть пойманным на такой глупости, как месть?
Торн был вынужден согласиться, что это чертовски веский аргумент.
Луиза Портер взяла фотографию, внимательно посмотрела на лица трех мальчиков и на пару минут задумалась.
В том, что касается расположения служб, «убойный отдел» Западного округа был совсем не похож на помещение, к которому Луиза привыкла в Скотланд Ярде. «Кабинет особо важных дел», располагавшийся на четвертом этаже Бекке хауса, планировкой напоминал аквариум Золотой рыбки, а по обеим сторонам коридора, который шел вдоль оси «аквариума», были натыканы кабинеты поменьше. В один из таких кабинетиков, где размещались сотрудники третьего отдела, в поисках Ивонны Китсон и заглянула Портер.
Где то примерно за час до обеда Луиза почувствовала, что устала так, как будто переделала всю работу за день. С момента прибытия в Бекке хаус все работали на износ. И хотя операция только начиналась и носила отчасти спонтанный характер, сотрудники разных отделов вполне успешно притирались друг к другу. Оба старших инспектора подразделений, работавших сообща, настояли на том, чтобы трудиться по ударному. Это было видно и по тем парам, которым поручили проверить двоих оставшихся подозреваемых из списка «ненавистников»: Холланд на пару с сержантом из отдела расследования похищений должны были наведаться к закоренелому вооруженному грабителю по имени Гарри Коттерилл, а Стоуну и Хини поручили разобраться со второсортным сутенером и случайным поджигателем Филипом Квинном. Последний был полицейским осведомителем, которого Маллен засадил за решетку, когда он стал не нужен. В то время Квинн настолько обиделся на Маллена, что попытался поджечь его дом.
Пока эти четверо, а также Том Торн отрабатывали версию мести, Портер и остальные сотрудники сидели как привязанные в кабинетах. Их пальцы порхали по клавишам компьютеров, а мертвая женщина направляла их действия.
Филу Хендриксу было достаточно одного взгляда на худосочное тело Аманды Тиккел, на ее высохшую, как пергамент, кожу, чтобы понять: она – наркоманка. Еще двадцать минут – и вскрытие подтвердило его догадку, что дало группе мисс Портер направление, в котором можно было начать работу. Остаток утра провели, устанавливая связи девушки: обзванивали реабилитационные центры и районные отделы по борьбе с наркотиками, пытались выйти на ее родственников и знакомых, чтобы вытрясти из них имя торговца наркотиками или дружков наркоманов – любого, кто мог бы вывести их на Конрада Аллена, а от него, возможно, на третье лицо, по указке которого парочка решилась на похищение Люка Маллена.
Возможно…
Поскольку криминалистическая экспертиза не доказала обратного, версия о том, что Люк Маллен убил своих похитителей, продолжала витать в воздухе, хотя Портер нашла не многих, кто был бы в этом уверен на сто или хотя бы на девяносто девять процентов. Сама она почти не сомневалась в том, что Аллен и Тиккел действовали по чьей то указке, что по каким то, пока ей абсолютно не известным причинам этот человек убил их и сейчас силой удерживает Люка Маллена.
Версия так себе, но это было единственное объяснение, которое имело хоть какой то смысл. Портер спрашивала себя, почему она даже в разговоре с Томом Торном пару часов назад вне стен Ярда уклонилась от прямого ответа.
Она продолжала держать в руках снимок, когда подняла глаза и увидела в дверях Ивонну Китсон. Портер пробормотала извинения и поставила рамку на стол.
– Чудные дети.
– Иногда, – уточнила Китсон.
Портер улыбнулась и снова бросила взгляд на фотографию – раскрасневшиеся лица и дырки на месте выпавших молочных зубов.
– Тебя только что подключили к расследованию, и я могла бы ввести в курс дела.
Усаживаясь в кресло, Китсон кивнула на дверь:
– Извини, я заглянула лишь на минутку к старшему инспектору. Меня не будет пару часов.
– Срочная встреча?
– Не то чтобы срочная…
Если не считать чисто рабочих вопросов, до сих пор Китсон перебросилась с Портер лишь парой слов, потому что они познакомились лишь сегодня утром на совещании. Но она оглядела ее с ног до головы, как одна женщина полицейский оценивающе оглядывает другую. Как любая женщина. Миниатюрная и темноволосая Портер была полной противоположностью Китсон, и хотя ее трудно было назвать красивой, на фигуру она пожаловаться не могла. Вообще то и Китсон ничего не имела против своей фигуры и внешности, она была склонна давать себе лишь две характеристики: «живая» – если она себе нравилась, и «убогая» – если нет.
Она заметила, что Портер осматривает кабинет.
– Здесь уютно, верно? – спросила Китсон. – Вы с парнями, наверное, позеленели от зависти?
– Еще бы!
– Кабинка для инвалидов – и та больше.
Портер кивнула на письменный стол, стоящий впритык к столу Китсон. Он был завален папками и вынутыми из стола ящиками, словно его использовали как хранилище.
– Обычно вы сидите в кабинете с Торном?
– Да, но в последнее время все в подвешенном состоянии. Однако, я полагаю, он мечтает, чтобы все вернулось на круги своя.
– Поверить не могу, что его рабочее место – настолько домашнее, – заметила Портер. – Фотографии детей, разные мелочи.
Китсон застучала по клавишам компьютера.
– Как будто у него есть дети! А фотографии – это, должно быть, странные снимки Джонни Кэша и Гленн Ходдл.
– Ты смеешься – Джонни Кэша?
– Иногда мне кажется, что ему нравится быть испорченным.
Портер открыла записную книжку, которую всегда носила с собой, и стала перелистывать страницы в поисках списка, помеченного маркером, – так она отмечала то, что хотела перечитать.
– Непросто понять, что у Торна на уме, верно?
Китсон улыбнулась:
– Сейчас совсем не время…
– Вы должны радоваться, что я никогда ничего не выбрасываю, – сказал Ропер. – И что моя жена знает, где что хранится. Он открыл зеленую папку и вытащил листок бумаги.
– Я позвонил ей, и она продиктовала мне это из старого настольного ежедневника. Я записал их данные туда, чтобы иметь возможность всегда с ними связаться. А после нашего с вами разговора вдруг вспомнил об этом.
Торн взял листок и взглянул на список имен:
Констебль К. Ропер
Мистер П. Ларднер
Миссис К. Бристоу
Мисс М. Стринджер
Мистер Н. Уоррен
Ропер подвинул свое кресло ближе к Торну, смотрел на список через его плечо и по очереди давал комментарии к каждому имени:
– Я тогда был лишь инспектором в отделе уголовного розыска в «Хрустальном дворце», хотя это и неплохое начало карьеры. – Он покачал головой, вспоминая, насколько был глуп и наивен в своей недавней юности. – Никогда не представлял, какой окажется эта работенка: постоянно сидеть за одним столом с этими чертовыми членами совета района Бромли. Недолго и геморрой заработать! По правде сказать, единственный, с кем я с тех пор встречался, – Пит Ларднер. Он работал с отпущенными на поруки. Я знаю, что он и сейчас там работает, поэтому с ним связаться будет нетрудно. Миссис Бристоу. Шотландка. Кэтлин или Катарина – что то вроде этого. Она была работником социальной сферы – и ее профессия была написана у нее на лице. Всюду совала свой нос и называла это «заботой». Вы встречали подобных особ, я прав? Она пыталась всем руководить, и, сказать откровенно, мы все с удовольствием отдали ей в руки бразды правления. Как мне запомнилось, из нее тогда уже песок сыпался, ей давно пора быть на пенсии. Мисс Стринджер работала в местном управлении образования.
Торн поднял голову, удивленный и немного сбитый с толку тем, как старший инспектор подчеркнул «мисс».
– В округе, где жил Фристоун, было четыре или пять школ, – объяснил Ропер. – Именно это и вызывало беспокойство.
Он снова взглянул на список:
– Уоррен работал в системе здравоохранения, знал все о наркотиках. В тюрьме Фристоун подсел на наркотики и в то время, когда мы за ним наблюдали, посещал наркологический диспансер. Честно говоря, мне кажется, что Уоррен и Ларднер работали вместе и раньше, но остальные встретились лишь в комитете.
Он опять указал на последнюю фамилию в списке, потом откинулся в кресле.
– Создавалось впечатление, что он и сам «ширнулся» или глотнул чего – во всяком случае, таким он мне запомнился.
Торн сложил и спрятал листок.
– Спасибо за помощь.
– Не за что, но мне и правда пора заканчивать разговор.
– А не сохранились ли протоколы собраний?
– Возможно, и сохранились, но в этом я вам помочь не могу. Даже не знаю, у кого они остались. Может, у женщины из соцслужбы…
Нельзя сказать, что такой ответ оказался для Торна полной неожиданностью, но на его лице отразилась целая гамма чувств.
– Помните, раньше для этого существовали суды? – Ропер выразительно посмотрел на собеседника: уж он то прекрасно помнил и был от этих воспоминаний совсем не в восторге. – Теперь – целая структура. Заседания ведутся по регламенту, все решения протоколируются, по каждому принятому вопросу назначаются ответственные. Любое дело доводится до конца, все организации взаимодействуют друг с другом, делятся информацией и так далее. Также в каждом районе созданы «смешанные команды» – местные отделы по защите населения; таким образом, проблема решается с двух сторон. Любые намеки на угрозу общественной безопасности выявляются на ранних стадиях, и принимаются соответствующие меры. А тогда мы одни все несли на своих плечах. И нам оставалось лишь реагировать на уже свершившиеся факты.
Он подался вперед, положил руку на кофейник.
– По сути, мы были «подопытными кроликами».
Торн ничего не ответил и встал, размышляя над тем, что вопреки умозаключениям Каллема Ропера его последняя жалоба выглядит немного забавно. Явно поздновато спохватились! Кому то вполне могло показаться, что Грант Фристоун такой же «подопытный кролик», как и члены этого комитета.
Что уж говорить о женщине, которую он убил.
– Я провожу вас до лифта, – предложил Ропер.
В коридоре, пока они ожидали стеклянный лифт, Ропер неосознанно начал подражать речи аристократов. Ему явно хотелось закончить встречу на некой патетической ноте. Торн не видел в этом необходимости, но внимательно слушал собеседника.
– Помните «Космический патруль»? – спросил Ропер.
– Простите?
– В начале шестидесятых была такая детская передача по телевидению. Фантастическое шоу с дурацкими куклами. Представьте себе ракету «Тандерберд»* переделанную для межпланетных полетов.
Торн ответил, что не помнит такого шоу – тогда ему едва исполнилось два годика.
– Как бы там ни было, в то время это здание выглядело причудливо, поэтому его использовали в съемках программы, – Ропер воздел руки. – Это здание было генеральным штабом «Космического патруля».
Торн не нашелся, что ответить. Куклы, фантастика, Столичная полиция – все это как то плохо вязалось друг с другом.
Собираясь на встречу с Ропером, Торн выключил телефон. Выйдя на улицу, он проверил его – пришли два сообщения. Одно от Портер – ничего важного, другое – от Фила Хендрикса: все, что он говорил на совещании – о причинах смерти Аллена и Тиккел, – подтверждается результатами вскрытия. Сначала Торн перезвонил Хендриксу, но «говорить» пришлось с автоответчиком.
– Что ты хочешь? Звезду с неба? Серьезно, Фил, было истинным удовольствием наблюдать сегодня утром, как ты превосходно владеешь искусством лицедейства. Я бы с удовольствием погладил тебя по головке, только вот когда это мне удастся? Перезвони попозже, если захочешь поболтать…
Потом он позвонил мисс Портер.
– Так что, забиваем стрелку? – начал он сердито.
– Успокойся, это всего лишь такое выражение, – ответила она.
– Это глупое выражение. Если только ты не американский подросток, а ты на него не похожа.
– Я лишь хотела спросить, что тебе удалось узнать.
– Ладно, я больше не злюсь. Вероятно, ты уже заметила, что я не в настроении после рейда в Боу. Но сейчас я подобрел.
– А я и не заметила! Я просто думала, что это твое естественное состояние.
– Если ты не передумала, мы можем забить стрелку на вечер.
Она пропустила его колкость мимо ушей – Торн даже призадумался: а задела ли она ее вообще?
– Где встретимся?
– Слушай, у тебя есть под рукой чем записать? – Торн подождал, улыбнулся полицейскому у парадных дверей «Императрицы», который сверлил его подозрительным взглядом. – Попробуй узнать, что сможешь, о некоем Питере Ларднере из отдела по надзору за условно досрочно освобожденными. Не знаю, какого именно района. Если удастся, назначь встречу и перезвони мне.
Он заметил забегаловку в конце улицы и побрел к ней как загипнотизированный. Кофе и разговора по душам было явно недостаточно. Уже перевалило за полдень, и Торн решил, что плотный английский завтрак – именно то, что ему сейчас нужно.
Нет, такое раздвоение личности было чистым безумием.
Он говорил и говорил. Ему задавали вопросы на этой встрече, как и на предыдущей. И все время, пока он улыбался и делал, когда надо, серьезное лицо, пока занимался обычными каждодневными делами, из головы не выходил мальчик.
Не выходило то, что он сделал, и то, что еще собирался сделать.
То, чем он занимался сейчас, было, без преувеличений, безумием – хрестоматийный пример умопомешательства. Но неужели не безумие явилось первопричиной всего? Не это ли в некоторых языках называют сумасшествием? И, конечно, не без оснований. Он совсем потерял голову, в полном смысле этого слова, причем уже давно, еще задолго до того как его довели до этого безумия.
Довели до убийства. До кражи детей.
Ведь как проходит жизнь? Как катание на качелях – вверх вниз – или карусели – по кругу и по кругу – выбирайте, что хотите. Все, что ты любишь, в конечном итоге причиняет боль. Сигареты и шоколад. Секс и лживые обещания.
Он услышал, что кто то вошел в уборную, поэтому открыл кран и брызнул себе водой в лицо, чтобы скрыть слезы.
В любом случае пора было возвращаться в свой кабинет. Работы невпроворот.
Когда он поднес бумажное полотенце к лицу, то подумал об исполненном глубокого смысла девизе, который использовали люди, сидящие на диете. Он увидел его на магните на холодильнике в доме своей сестры. Фразу, которую так любят те, кто намерен измениться, сделать свою жизнь лучше. Простое напоминание о том, что, раз поддавшись искушению, будешь расплачиваться всю жизнь. Он улыбнулся своему коллеге в зеркале, потом повернулся и направился к двери.
Минута на губах…
* Тип британской боевой ракеты класса «земля – воздух».
|
| |
| |
| Админ | Дата: Понедельник, 06.06.2011, 00:24 | Сообщение # 12 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава десятая
Питер Ларднер работал в отделе по надзору за условно досрочно освобожденными в Вестминстере. Отдел располагался в здании уголовного суда графства Мидлсекс. Находилось оно на северной стороне площади Парламента, поэтому Торн и Портер встретились после обеда недалеко от того места, где расстались пять шесть часов назад. Однако с того момента, когда они в последний раз проходили по площади, по крайней мере, улучшилась погода. Кожаная куртка Торна высохла, а у мисс Портер через руку было переброшено нечто, напоминавшее дорогой непромокаемый плащ. Торн подумал, что подобные плащи любят те странные создания, которые с трудом переживают выходные и в чьих карманах полно кендалских* мятных подушечек.
– Любишь ходить пешком?
– Только до машины, – призналась Портер.
Несмотря на богатый готический декор, зданию суда не было еще и ста лет, и все же это внушительное строение сыграло свою роль в истории, как и любое другое здание в этом городе. Когда то на этом месте стояла крепость, из которой по иронии судьбы был похищен семилетний герцог Йоркский. Затем его самого и его старшего брата убил будущий Ричард III. Несколько веков спустя здесь была построена тюрьма «Тотхилл филдз», в которой содержались несовершеннолетние преступники, причем условия их содержания не слишком отличались от условий Ньюгейтской тюрьмы для взрослых – она находилась в паре километров отсюда, вверх по реке. Продолжало играть свою роль оно и в новых исторических условиях. Теперь его собирались закрыть на реставрацию, а в 2008 году открыть – уже как место заседаний Верховного суда, резиденцию двенадцати лордов судей, являющих собой высшую судебную инстанцию в стране.
Пока Торн и Портер взбирались по каменным ступеням уголовного суда, чтобы попасть в отдел по надзору за условно досрочно освобожденными, Том решил, что в наши дни дело об убийстве принцев наверняка вели бы Ропер и его «отдел сексуальных расследований».
Тем, кто в нервном ожидании сидел у дверей залов судебных заседаний, было значительно больше, чем пятнадцать лет, и Торн сомневался, что хоть один из них попал сюда за кражу буханки хлеба. Хотя все семь залов судебных заседаний отличались сдержанно суровой элегантностью, как и само здание, пристроенные к ним кабинеты были, по большей части, намного скромнее. Тот, в полумраке которого очутились Торн и Портер, был сугубо функциональным. И если лицо Каллема Ропера сияло как новая монета, подобно новенькому нарядному небоскребу, где располагался его отдел, то Питер Ларднер в такой же степени соответствовал убогому убранству своего кабинета.
Он выглядел жалким и страшным, как смертный грех.
– Я знаю, как отреагировал бы Грант Фристоун, – Ларднер потянулся и, вытянув перед собой руки, пробежался пальцами по крышке стола. Создавалось впечатление, будто его единственным желанием было уронить голову на стол и поспать. Он отвечал на вопросы Торна тихим бесцветным голосом, обращаясь к некой точке где то между своим столом и стульями, стоящими перед ним на грубом сером ковре. – Стал бы все отрицать. Так же, как он, вероятно, отрицал бы, что убил ту женщину, которую швырнул на кофейный столик. Он ведь отрицал, что похищал тех детей, даже после того как их нашли связанными в его гараже.
– Он что, этот мистер Фристоун – не ведал, что творит? – спросила Портер.
– Он считал, что весь мир ополчился против него.
– Возможно, он был прав, – заметил Торн. Он знал немало мест на белом свете, где фотографии предполагаемого педофила печатались на первых полосах газет. В таких местах полиция будет караулить у магазинчиков «Будз», когда ты придешь забирать снимки своего ребенка в «лягушатнике». И вполне могут спалить дом врача педиатра, если какой нибудь идиот перепутает «педиатра» с «педофилом». И уж если такой мир объявит охоту на кого нибудь, то это будет человек типа Гранта Фристоуна.
– У него точно были свои «закидоны», – признался Ларднер. – Он пристрастился пить чай с мочой.
– Должно быть, он раньше питался в нашей столовой, – отозвалась Портер.
Ларднер кивнул, поняв шутку, но не в полной мере оценив ее. Позже и Торн, и Портер признаются, что посчитали его одним из тех, кого нелегко рассмешить. Но также они оба признали, что, если бы сами столько же времени провели, беседуя с преступниками, то они тоже наверняка мало бы над чем хихикали. Просто ловить мошенников – уже достаточно нудное дело.
Торн дал бы ему на вид лет пятьдесят: хотя седина была едва заметна, на макушке появилась плешь, а глаза за стеклами очков в металлической оправе совсем выцвели. Он был одет в то, что, строго говоря, называют костюмом с галстуком, но все детали этого костюма были изношенными и порядком надоевшими друг другу. Он напомнил Торну его любимого школьного учителя – тот замолкал посреди урока географии, потом говорил, что все это пустая трата времени, и вместо урока читал им рассказы о Шерлоке Холмсе и «Тридцать девять шагов»…
– Однако каково ваше мнение? – спросил Торн. – Вероятно, вы знали его лучше, чем остальные члены комитета. К тому же, мы не слышали, чтобы кто либо встречал его после побега. Как вы полагаете, мог он по какой бы то ни было причине похитить ребенка?
– Представляю ли я его в роли похитителя?
Они рассказали Ларднеру лишь основные сведения о похищении и свои подозрения о долго вынашиваемой мести. Он ничего не знал о двойном убийстве на Боу роуд. Задавая вопрос, Торн мысленно прокручивал его более полную версию и получал недвусмысленный ответ.
«Вы можете представить себе Гранта Фристоуна в роли человека, который каким то образом убедил еще двоих совершить похищение, потом убил их и сам стал всем командовать?»
«Ни за что. Никогда в жизни…»
– Не уверен, – ответил Ларднер. Он внезапно распрямил плечи и немного приободрился. – Он не был, так сказать, организованным человеком. В том смысле, чтобы собраться, прийти вовремя и так далее. В том смысле, который вкладывается в эти слова, когда описывают определенный тип преступников.
– Обычно убийц, – добавила Портер.
– Верно. В чем, если говорить о Фристоуне, я не вполне уверен. Не правда ли, чтобы спланировать и осуществить похищение, следует быть организованным, собранным? Это не то преступление, которое совершается под влиянием момента, согласны? Нельзя похитить ребенка прямо на улице, повинуясь внезапному порыву, даже если тебе до смерти надоел его отец.
– А как же дети в гараже? – спросил Торн.
Портер заправила прядь волос за ухо.
– Кажется, тогда ему это удалось?
– То был порыв, который он не мог обуздать, – заметил Ларднер. – Это не было запланированным преступлением. Именно поэтому мы его и поймали.
Торн с Портер переглянулись – они оба знали, что такое утверждение не совсем верно. Обычно труднее всего поймать как раз тех, кто действует под влиянием момента, – насильников, убийц. Те же, кто вынашивает преступные планы, в конечном счете, осложняют жизнь только себе – остаток жизни они, как правило, строят подобные планы в психушке.
– Кроме того, – добавил Ларднер, – зачем Фристоуну было ждать, чтобы отомстить? Все эти слова про «блюдо, которое смакуют холодным» – полная чушь. За долгие годы я повидал многих, кто размахивал топором, так что могу сделать кое какие выводы. Если решил отомстить, то сделаешь это под горячую руку. Не будешь ждать несколько лет. Это не имеет никакого смысла.
В словах Ларднера явно был резон. Ропер сказал почти то же самое – и с этими доводами не поспоришь. Но даже если такой человек, как Грант Фристоун, решился спустя много лет поквитаться, насколько вероятно, что он изберет такой извилистый путь? Да еще и вовлечет в эту игру других людей?
– Фристоун когда нибудь упоминал мужчину по имени Конрад Аллен и некую Аманду Тиккел?
Ларднер казался озадаченным:
– Я таких имен не припоминаю. По правде сказать, он мало с кем общался.
Спрос не бьет в нос, тем более что в жизни нет легких путей.
– Вы сказали, – начал Торн, – что Фристоун не убийца. Похоже, вы не верите, что он убил Сару Хенли. Вы что, разделяете версию несчастного случая?
– Возможно, – Ларднер внезапно немного замялся.
– А как считают остальные члены комитета?
– Простите?
– Вы же наверняка обсуждали этот вопрос. Остальные, должно быть, высказывали свое мнение?
– Нет, – Теперь Ларднер был уже совсем не в своей тарелке. – Мы это не обсуждали.
– Похоже, вы уклоняетесь от прямого ответа. По вашему, Фристоун не убивал?
– Да нет. Он убил, но есть же разница между тем, что человека просто толкнули, и тем, что его нарочно толкнули на лист стекла, правда? Сейчас среди моих клиентов есть такой, которому дали четыре года, потому что у какого то пьяного, которого он однажды ночью вытолкал из бара, были – по иронии судьбы – слишком тонкие кости черепа. Вы понимаете, о чем я? За годы мы сталкивались с бесчисленным количеством подобных случаев, и я до сих пор нахожу, что само понятие «намерение» может быть весьма расплывчатым. – Он на секунду задержал взгляд на лице Торна, потом опять отвернулся и покачал головой. – Не знаю…
Торн снова увидел своего старого учителя. «Это все пустая трата времени». Он был готов к тому, что Ларднер сейчас откроет ящик стола и достанет Джона Бьюкена.**
– А его сестра? – поинтересовалась Портер.
– Ну, это совершенная противоположность.
– Она обеспечила Фристоуну алиби…
Торн взглянул на мисс Портер. Его глаза округлились, в них читался вопрос.
– Сестра?..
– Я думаю, в конечном счете, полиция была права, когда не поверила ее заявлению, – ответил Ларднер. Он поднял руку и пригладил те немногие волосы, что остались на макушке. – Если не ошибаюсь, судмедэксперт так и не смог с уверенностью указать время смерти.
– Да, он назвал двухчасовой промежуток, – подсказала Портер. – А сестра Фристоуна клянется, что все это время брат был вместе с ней. Гулял в парке с ней и ее детьми.
– Дело в том, что и шесть лет назад она обеспечивала ему алиби. На то время, когда происходили похищения детей, – Ларднер немного грустно улыбнулся. – У нее явно те же проблемы с восприятием действительности. Не верит в то, что это совершил ее братец.
Раздался стук в дверь. Ларднер встал, обошел стол и извинился: у него назначена еще одна встреча.
– Да да, конечно, – сказала Портер.
Торн продолжал смотреть на нее – с немым вопросом в глазах.
* * *
Когда они спускались по лестнице, он все таки задал этот вопрос – даже несколько резче, чем намеревался.
– Черт, какая еще сестра?
– Как я и сказала – сестра Фристоуна…
– Когда ты об этом узнала?
Портер не смогла сдержать самодовольной улыбки.
– Я навела некоторые справки сегодня утром. Это было несложно. – Она прижалась к стене, когда мимо них промчался адвокат, разодетый в пух и прах. – Ты слышал, что сказал Ларднер? Полиция не поверила ее заявлению, потому что она уже не в первый раз выгораживает брата.
Сойдя с лестницы, они свернули в людный коридор, который шел вдоль двух самых больших залов судебных заседаний. И увидели до боли знакомую обоим обстановку: беспокойные свидетели и усталые полицейские, родственники тех, кто привлечен к суду, – тех, кого обвиняли в мошенничестве, изнасиловании, жестоком обращении. Мужчины в новых туфлях и рубашках с тугими воротничками. Женщины с остекленевшими глазами, как у манекенов в магазине женской одежды «Дебнемз», в напряжении сидящие на скамейках и отчаянно желающие отправиться в туалет (вырвать и пописать). Цоканье чьих то высоких каблуков по мраморным плитам, подобное пистолетным выстрелам.
Все они в залах суда громогласно клялись в своей правдивости и шлифовали грубую ложь, покрываясь испариной при справедливом приговоре.
– Тебе не показалось, что ему не очень то хотелось обсуждать всю эту кухню в их комитете? – заметила Портер. – Он заметно занервничал.
Торн с ней согласился:
– Ропер тоже не хотел это обсуждать. Он рассказывал об этом, но не слишком вдавался в детали, которых он просто «не помнит». Их он замалчивал или напускал туману. Понимаешь, о чем я?
– Едва ли стоит этому удивляться, верно? Ни одному из них нечем хвастать.
Не нужно быть специалистом в криминологии, чтобы понять, почему все, кто имел отношение к осуществлению надзора над Грантом Фристоуном, предпочитали не касаться этой темы. И старались держаться от нее как можно дальше. Программу, которая привела к смерти молодой женщины – смерти, за которую частично несут ответственность и они, члены МКОБ, – едва ли можно занести в послужной список как особое отличие.
– Я считаю, что дело Фристоуна может оказаться пустой тратой времени, – признался Торн.
– Нельзя сказать, что я с тобой не согласна.
– Но я все таки попрошу Холланда и еще кого нибудь разузнать об оставшихся членах комитета. Во всем нужен порядок.
– А я то считала, что ты неряха!
– Только тогда, когда некого попросить прибраться.
– Ну, и какая из твоих свежеиспеченных версий рухнет следующей? – поинтересовалась Портер. – Их так много, что я просто не могу выбрать.
– А почему бы нам не поехать и не познакомиться с сестрой Гранта?
Портер остановилась и стала рыться в сумочке.
– Но ты только что сказал…
– Фристоун не похититель, но что то не дает мне покоя.
– Что именно?
– Тот факт, что Тони Маллен не упомянул его имени.
Она достала полупустую упаковку мятных конфет и вытащила одну.
– Мне кажется, лучше вернуться через Аркли, – сказала она.
Они вышли на площадь, где людей стало еще больше, потому что наступил час пик. Уже начало смеркаться, день потихоньку выдыхался, тогда как у спешащих по улицам людей, отработавших свои девять, десять, а то и больше часов, открылось второе дыхание.
Когда они проходили мимо огромной статуи Авраама Линкольна, Портер обернулась назад и кивнула на здание суда, на окна четвертого этажа.
– У него отвратительный кабинет, – сказала она. – Ты заметил сырость? И мышеловку возле шкафа? Я бы умом тронулась, если бы сидела целый день в подобном местечке.
* * *
Когда он вышел из автобуса, то имел весьма самодовольный вид, как будто всю поездку домой слушал очень смешные, отлично рассказанные анекдоты и волнующие пикантные рассказы. Ивонна Китсон с удовольствием отметила, что хватило одного лишь взгляда на нее – и настроение юноши мгновенно изменилось. Подложить Адриану Фарреллу свинью – что может лучше поднять настроение миссис Китсон!
– Как дела в школе, Адриан? Хорошо?
Фаррелл смотрел прямо сквозь нее. Он не обратил ни малейшего внимания даже на друзей, которые что то кричали и махали ему руками, стучали в окна автобуса, когда тот тронулся и проехал мимо него.
– Сегодня была история? Помнится, ты говорил, что это твой любимый предмет. – Это Китсон говорила уже на ходу, стараясь не отставать от Фаррелла, который шел под сенью посаженных через каждые шесть метров вдоль широкого тротуара деревьев, отбрасывающих остроконечные тени. – Уже есть планы на выходные? Конечно же, после того, как сделаешь домашнее задание…
Фаррелл несколько сбавил скорость, но продолжал идти, поддернув ремень своего серого форменного рюкзака.
– Интересно, какие фортели ты со своими друзьями выкидываешь по вечерам в субботу? У меня дети немного младше тебя, поэтому я на самом деле не имею ни малейшего понятия о жизни подростков. Но вскоре, наверное, мне предстоит это узнать. Я имею в виду, на что вы тратите деньги? – Их разделяло уже метра три. – Бары? Клубные тусовки? Что?
Они двигались мимо стоящих особняком домов престижного района: многие находились вдалеке от дороги, к некоторым вели подъездные дорожки. Миссис Китсон пришлось ускорить шаг, чтобы обойти джип – тот разворачивался прямо на тротуаре, а водитель не особенно то смотрел по сторонам.
– Взять хотя бы того школьника, которого избили до смерти. Помнишь, я рассказывала тебе о нем? – спросила Китсон. – Его убили в субботу вечером. В субботу, семнадцатого октября прошлого года. Уверена, ты не помнишь, что именно делал в тот день, но держу пари, развлекался вовсю, чем бы ни занимался…
Фаррелл не замер на месте, но замедлил шаг, а через пару секунд и вовсе чуть не остановился. Он повернулся, что то пробормотал себе под нос, поднял руки и хлопнул себя по ляжкам. Это был удивительно детский жест, выражающий разочарование и досаду.
– Ладно, – сказала миссис Китсон, подходя к нему. – Я не могу убить на тебя весь день. Когда следишь за тремя детьми, поневоле похудеешь.
– Это же смешно, – заметил Фаррелл. – Я разговариваю с полицией об этом исчезнувшем парне, что на год младше меня. Отвечаю на пару вопросов – и вслед за этим понимаю, что меня начинают донимать без всякой на то причины.
– Никто тебя не донимает.
– Хорошо. Значит, никто не следил за мной, когда я вышел в обед за пределы школы? И вы не появляетесь после уроков на пороге моего дома? Не рассказываете о своих детях?
– Я здесь не для того, чтобы рассказывать о своих детях.
– Неужели?
Мимо протрусил бегун с перекошенным лицом – как будто песня, которая звучала из плеера, пристегнутого к его руке, была донельзя немелодична.
– Я просто хотела поинтересоваться, а не вспомнил ли ты чего нибудь еще об Амине Латифе? – объяснила Китсон. – Может, что то пришло на ум?
На лице Фаррелла появилось хорошо знакомое Китсон выражение. Он выглядел раздраженным, можно даже сказать, рассерженным, как будто его отвлекали от просмотра телепрограммы, которую ему ну просто необходимо увидеть.
– Что вы хотите услышать? Не вспомнил ли я, какой гимн мы исполняли на сборе?
– Все что угодно. Я пытаюсь тебе растолковать, что любая деталь может помочь вспомнить то, что вылетело у тебя из головы.
– Кажется, мы исполняли «Стань паломником».
– Давно ты знаешь Дамьена Герберта и Майкла Нельсона?
Так звали мальчишек, с которыми Фаррелл встречался вчера у магазина.
– Мы меняем тему разговора?
– Мне показалось, что с первой мы не очень то далеко ушли.
– Где то несколько месяцев.
– Месяцев шесть?
– Я не был с ними знаком 17 октября прошлого года, если вы об этом.
– Этот день ничем не хуже остальных.
Фаррелл понимающе кивнул, потом поднял голову и закатил глаза, как будто напрягал память. Пару секунд спустя он щелкнул пальцами, ухмыльнулся и ткнул пальцем в Китсон.
– Нет, это был «Бессмертный незримый Господь всемогущий», – произнес он. – Я знал, что вспомню.
Желание дать ему оплеуху становилось непреодолимым. Китсон указала на герб школы, вышитый на кармане пиджака Фаррелла.
– А что написано на нашивке, Адриан? Какой девиз?
– Честно говоря, в латыни я не силен, – признался он. – Извините…
Она медленно полезла в свою сумочку, достала клочок бумаги.
– Что ж, не желая вникать в детали, мы установили, что имя Амина Латифа ни о чем тебе не говорит. Я права?
– К сожалению, так.
– А как насчет Набиль хана?
Пожатие плеч.
– Нет, не знаю.
– Забавно, – Китсон, разворачивая листок так, чтобы Фаррелл мог его видеть. – Потому что он, как видно, тебя знает. Смотри!
Фаррелл посмотрел на снимок, и раздражение его внезапно сменилось испугом, а затем – неподдельной злобой. Он стянул тяжелый рюкзак с плеча и стал раскачивать его туда сюда.
– Я не совсем понял, что это доказывает.
– Не думаю, что это что то доказывает, – ответила Китсон. – Я просто полагала, что твои родители не захотели бы поместить этот снимок в рамочку и поставить на пианино.
– Без адвоката я больше ничего не скажу.
– Отлично. Поехали со мной в участок, будет тебе адвокат.
– У нас уже есть адвокат.
Китсон не сразу поняла, кто это «мы». Неужели Фаррелл имел в виду себя и своих друзей? Потом она поняла, что юноша говорит о своей семье.
– Как пожелаешь, – сказала она.
– Вы меня арестуете?
– А что, надо?
– Определенно, – уголок его рта искривился в легком намеке на улыбку. – Если захотите еще раз со мной поговорить, я имею в виду. Думаю, что вы меня не арестуете. Что бы вы там себе ни насочиняли о моих прегрешениях – а ваши аргументы я уже знаю – у вас нет никаких доказательств, подтверждающих ваши предположения. Ни одного. Я считаю, что вы боитесь – и не зря! – что если бы вы меня все же арестовали, то прибавили бы себе лишней писанины. Единственное, чего бы вы в конце концов добились, так это доставили бы лишние неудобства другим, а лично себе – неприятности по службе. Я прав?
Китсон промолчала.
– Это неубедительно, – он ткнул пальцем в фоторобот. – Это идиотизм, если вы и вправду хотите знать мое мнение.
Если Фаррелл и потерял хладнокровие, то лишь на пару мгновений – а на большее, по правде сказать, нечего было и рассчитывать.
– Забываю спросить, почему вы не показали свое удостоверение? Откуда я знаю, что вы та, за кого себя выдаете? Может, вы ненормальная?
Китсон смотрела на него, широко открыв глаза, а рюкзак продолжал качаться туда сюда, как будто парень не мог решить, как его повесить.
– Думаю, сейчас тебе нужно пойти домой, – ответила она. – Беги под крылышко к папочке с мамочкой. Выпей чайку.
Его удивление от такого обращения миссис Китсон могло быть искренним, а могло быть очередной маской. Китсон, потеряв самообладание, внезапно поняла, что расколоть Фаррелла непросто. Как бы то ни было, он не стал дожидаться повторного приглашения – развернулся и ушел.
Он отошел метров на пятьдесят, потом приблизился к краю тротуара, чтобы перейти через дорогу. Посмотрел налево, потом направо, задержал взгляд на Китсон и убедился, что она не сводит с него глаз. Прокручивая позже эту сцену в памяти, Ивонна снова увидела эту милую, вежливую улыбочку, длившуюся одно мгновение, – и вот уже он, смачно харкнув на тротуар, рысцой пересек дорогу.
Когда Китсон подошла к тому месту, где Фаррелл перешел дорогу, то увидела женщину, стоявшую за большими деревянными воротами. На ней был зеленый велюровый спортивный костюм, она была при полном макияже. Наклонившись, женщина доставала пустые бутылки из пластикового мешка и бросала их в контейнер для мусора, стоявший у подъездной дорожки к дому. Она кивнула на угол, за которым исчез Адриан Фаррелл.
– Грязный маленький говнюк, – прокомментировала женщина. – Из за таких, как он, я бы хотела всегда водить с собой полицейского, пристегнув его к себе наручниками. А то когда нужно – полиции днем с огнем не сыщешь…
Китсон промолчала. Просто продолжала вглядываться в плевок – освещенный солнцем, серо зеленый на фоне бетона.
* * *
Вспыхнул огонек сигнализации над гаражом, и Мэгги Маллен тут же открыла входную дверь, как будто все время стояла за ней и ждала. Она быстро взглянула сначала на Торна, потом на Портер. Увидев, что волноваться пока не о чем, но и утешить они не смогут, Мэгги, окутанная облаком сигаретного дыма, пригласила их войти, а сама стала вглядываться во мрак, припавший к земле под струящимся желтым светом фонаря, как будто ожидала еще кого то.
Когда шли по коридору, Торн и Портер перебросились словечком с Кенни Парсонсом, который вышел из кухни, в руке у него была зажата бульварная газетенка и авторучка. Их визит был неожиданным, и он, совсем как Мэгги Маллен, искал на их лицах намек на новости. Когда они вошли в гостиную, та же ситуация повторилась и с хозяином дома.
Маллен отбросил книгу на стоящий позади стул.
– Хотите кофе или чего нибудь покрепче?
Торн отрицательно покачал головой. Портер вежливо сказала, что не стоит беспокоиться.
– Долгий выдался денек.
Том не мог с уверенностью сказать, кого имел в виду Маллен, говоря о бесконечно долгом дне: себя и свою семью или полицейских, расследовавших похищение. В любом случае с этим нельзя было поспорить.
Маллен сидел на подлокотнике дивана. В комнату вернулась его жена, прошла мимо него к креслу, прихватив по пути с каминной полки пепельницу и сигареты.
– Надеюсь, вы закончили этот день лучше, чем начали? – спросил Маллен. – Может, некоторые оторвали наконец свою задницу от стула?
– Простите, сэр? – Портер опустила свою сумку на пол.
– Я надеюсь, что сама идея, будто мой сын кого то там убил, была отправлена в мусорную корзину, где ей самое место. Верно?
Теперь Торну стало ясно, что Маллен точно знал, каким долгим выдался этот день для них всех. Он с головой ушел в это расследование, как и полицейские, работающие непосредственно по делу. Торн задавался вопросом, сколько раз в день Маллен разговаривал с Джезмондом или звонил одному из своих старых приятелей, чтобы постоянно быть в курсе.
– Были улики, которые требовали тщательной проверки, – заявила Портер.
– Отпечатки пальцев на ноже?
Торн решил, что, скорее всего, это Маллену звонили, как только появлялось хоть что нибудь, стоящее внимания. Он был настолько осведомлен о последних новостях, словно сам руководил операцией.
– И этого оказалось достаточно, чтобы вы поверили, будто мой сын из жертвы похищения превратился в убийцу и ударился в бега? Если именно это вы намерены мне рассказать, то я всерьез начинаю сомневаться, что этим делом занимаются профессионалы.
Со стороны кресла раздался то ли вздох, то ли всхлип. Миссис Маллен не сводила глаз с китайского ковра, как будто ее зачаровали драконы и мосты. Она скрестила руки перед собой, и дым сигареты поднимался ей прямо в лицо.
– Мы так не считаем, – ответил Торн. Он обращался к миссис Маллен, а «мы» использовал, как будто говорил от лица всех, кто был задействован в этом расследовании. Хотя, по большому счету, он мог ручаться только за тех, кто в данный момент находился в комнате.
– Слава Богу, – Маллен подошел к Торну, уронил свою тяжелую руку ему на плечо и постоял так некоторое время. И Торн, и Портер были награждены не вполне убедительной улыбкой, затем Маллен развернулся и направился на свой насеет на подлокотнике дивана. Трудно было понять, был ли это жест солидарности, благодарности или чего то абсолютно иного. Единственное, что Торн понял: от Маллена разило спиртным, и он ощутил слабый запах алкоголя, когда тот заговорил вновь.
– Нужно двигаться дальше, – сказал Маллен. – Выяснить, кто нанял Аллена и его подружку похитить Люка. Почему именно его? Теперь есть два трупа, а трупы всегда дают улики, верно?
– Сегодня мы беседовали с теми, кто знал Гранта Фристоуна, – проговорил Торн.
Маллен прищурился.
Том краем глаза уловил движение и заметил, как рука Мэгги потянулась к пепельнице. Заметил, как, чуть чуть не донеся сигарету до пепельницы, она уронила пепел на ковер. И не наклонилась, чтобы его убрать.
– Что ж, кое кто явно не засунул эти бредовые идеи себе в жопу, – прокомментировал Маллен. Он улыбался, хотя и был зол. – Все никак не угомонится.
– Почему вы не упомянули Фристоуна, когда мы просили составить список тех, кто мог быть на вас обижен? – спросила Портер.
– Я бы упомянул, если бы вспомнил. Но у меня в голове все перепуталось.
– Как он вам угрожал? – Торн прошел по ковру и сел на диван.
– Как обычно. Обещал «меня достать». Я должен был «еще пожалеть». В общем, чепуха, которую полицейские слышат за время своей службы десятки раз. Уж точно, его я подозреваю не больше, чем любого другого в этом списке.
– Не больше?
– А что остальные? Коттерил и Квинн? Вы их исключили из числа подозреваемых?
Торн и Портер еще не получили известий ни от Холланда с напарником, ни от Хини со Стоуном.
– Пока нет.
– Тогда прошу вас. Зачем попусту тратить столько времени и энергии на недоумков вроде Фристоуна?
– Просто мы пытаемся двигаться дальше, – ответил Торн.
– Господи…
Портер открыла было рот.
– Вы считаете, что этот человек украл Люка? – вопрос задала Мэгги Маллен.
Все присутствующие тут же повернули головы в ее сторону.
– Нет, конечно же, нет. – Маллен встал и зашел за диван, многозначительно глядя на Торна. – Разве что у него из головы совсем уж все клепки повылетали.
Портер откашлялась, но опять ей помешали начать. Торн чувствовал, как пальцы Маллена впиваются в спинку дивана.
Миссис Маллен наклонилась, чтобы затушить сигарету, потом подняла глаза и улыбнулась.
– Давайте попьем кофейку? – предложила она. – Кто хочет кофе?
– Я уже предлагал, – отрезал Маллен.
– Что ж, тогда бокальчик вина? Вы допили ту бутылку, что открыли за обедом?
Лицо Маллена побагровело:
– Ради бога, не будь такой дурой!
– Не смей разговаривать со мной в таком тоне. – Ее голос выдавал возбуждение от выпитого, но ни ее лицо, ни палец, направленный на мужа, не дрогнули. – Как с куском дерьма.
Несколькими минутами позже, когда Мэгги опять открыла пачку сигарет, Торн оторвал от нее взгляд и попытался встретиться глазами с мисс Портер, но та была целиком поглощена драконами и мостами.
Скорее смущение…
Похоже, она была смущена…
* Кендал – город, старинный торговый центр на северо западе Англии, в графстве Камберленд.
** Джон Бьюкен, барон Твидсмьюр (1875–1940) – шотландский писатель и политический деятель, автор книги «Тридцать девять шагов», экранизированной в 1935 году Альфредом Хичкоком.
|
| |
| |
| Админ | Дата: Вторник, 14.06.2011, 00:39 | Сообщение # 13 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава одиннадцатая
Публика, которая воспользовалась вечером пятницы, чтобы напиться в баре «Королевский дуб», практически ничем не отличалась от таких же заядлых выпивох в любом другом подобном заведении. Только, может быть, женщин здесь было на одну две больше, а чернокожих и азиатов меньше, да к тому же у большинства присутствующих имелись служебные удостоверения Столичной полиции. «Дуб» считался местом дружеских посиделок всех, кто работал в участке Колиндейла и чуть дальше – в Пиль центре. Нельзя сказать, чтобы этот паб был каким то особенно уютным или официанты – особенно предупредительными, его основное достоинство состояло в том, что он располагался поблизости – и это оказалось гораздо более важным, чем учтивые улыбки и возможные развлечения. К тому же так сложилось, что сюда реже, чем в другие бары, заглядывали посторонние.
Торн и Портер неспешно потягивали свое пиво, изредка поглядывая на соседние столики, заставленные большими кружками с темным «Гиннессом» и светлым лагером высшего качества. Они ждали, пока легкое опьянение снимет накопившуюся усталость и затуманит сознание, отодвинув тревожившие их нерешенные вопросы на задний план.
– Ты считаешь, что Маллен всегда так много пьет? – спросила Портер.
Торн покачал головой и сделал глоток.
– Не имею ни малейшего понятия. То же могу сказать о ее сигаретах. Да и, в конце концов, их можно понять – им нужна разрядка.
Пока они от Малленов приехали в Бекке хаус, оформили бумаги, выслушали отчеты коллег и обсудили задания на следующий день, перевалило уже за полночь. Рабочий день уже длился восемнадцать девятнадцать часов, не меньше, а ведь многим сотрудникам чуть свет нужно было опять явиться на дежурство. И все же большинством голосов было решено, что можно и еще часок не поспать, чтобы расслабиться за кружечкой другой пивка.
Торну такое решение далось легко.
– Я того же мнения: их поведение оправданно, – заметила Портер. – Если бы украли кого то из моих детей, я бы уже подсела на иглу.
– А сколько их у тебя?
Портер покачала головой.
– Да ни одного. Это так, к слову…
Холланд по дороге к пабу остановился, чтобы подождать Торна и Портер, которые шли позади. Они отклонили его предложение выпить вместе, и теперь радовались тому, что избежали большой компании и могут побеседовать не спеша. Холланд сидел за соседним столиком, обмениваясь плоскими шуточками с Сэмом Каримом и Энди Стоуном. Хини, Парсонс и еще несколько сотрудников сидели в паре метров от них, по другую сторону игрального автомата. Несмотря на то что совместная работа требовала тесного взаимодействия, сейчас, вне службы, сотрудники «убойного отдела» и отдела расследования похищений держались обособленными группками.
– Завтра нам следует попытаться избежать контактов с Малленами, – намекнул Торн. – Если Тони увидит газеты, он не на шутку разозлится.
– С удовольствием воздержусь от подобных контактов. – Портер сделала глоток пива. – Кенни Парсонс вернется к ним прямо с утра, поэтому чуть позже мы узнаем от него все самое интересное.
– Маллен тут же позвонит Джезмонду или кому то там еще, с кем привык играть в гольф, и твоему начальству влетит.
– Хигнетт дал на это добро.
– Отлично. Пусть они там вверху сами разбираются. Мы постараемся не путаться у них под ногами.
Хотя Торн и пытался разубедить в этом Тони и Мэгги Маллен, версия о том, что Люка Маллена никто силой не удерживает, а он сам скрывается после того, как убил своих похитителей, еще не была окончательно отвергнута. В результате такого несколько необычного поворота этого дела было принято решение частично снять запрет на освещение дела в средствах массовой информации. Так что информация об исчезновении Люка должна была появиться на следующий день в газетах.
Естественно, не на первых полосах.
И это не будет похоже на леденящий душу рассказ об исчезновении детей.
Просто напечатают маленькую заметочку о подростке, который пропал после занятий в школе. К заметке будет прилагаться фотография и содержаться просьба ко всем, кто располагает любой информацией о его местонахождении, связаться с полицией любыми доступными способами. И еще – обращение к самому мальчику, на случай если он прочитает газету, поступить так же.
– Честно сказать, Хигнетта нельзя винить.
– Зато можно считать его козлом!
– Он просто не хочет неприятностей на свою голову, – заметила Портер. – Это прямое обращение к свидетелям. Плюс сообщение для самого паренька, если он все таки где то прячется и боится идти домой. Пока у нас не будет доказательств того, что Люка кто то удерживает силой, Хигнетт побоится рисковать своей задницей и отбросить эту версию. Его уж точно по головке не погладят, если вдруг окажется, что именно так все и произошло.
– Именно так и не происходило.
– Мы можем себе позволить быть настолько уверенными. Но начальству приходится быть более осмотрительным и принимать во внимание даже такие маловероятные сценарии. Таким образом Хигнетт перестраховывается.
– Он то перестраховывается, а похититель увидит завтрашние газеты и пришлет нам несколько пальцев Люка Маллена, завернутых в эти газеты.
Портер пристально посмотрела на него, в конце концов ее губы расплылись в улыбке и она засмеялась от этого комичного предположения. Торн не мог более удерживать серьезную мину и тоже рассмеялся. Они продолжали пить пиво, расправились с четырьмя пакетиками чипсов, и тут Торн понял, что, возможно, Портер и права. То, что Хигнетт собирался привлечь прессу, имело кое какой смысл. Кроме того, у них не слишком то густо было с предложениями, что делать дальше, – «ниточки» обрывались одна за другой.
Когда зарезали Конрада Аллена и Аманду Тиккел, Гарри Коттерил возвращался из похода по пивнушкам. Его «Транзит» был доверху забит дешевым бельгийским лагером. На след же Филипа Квинна напасть так и не удалось, но его подружка давала голову на отсечение, что он где то в Ньюкасле. Он так ее достал, что она даже рассказала полиции, какие именно законы он нарушает, пока находится там. Своими показаниями она обеспечила ему алиби – все это звучало чертовски правдоподобно.
Что касается убитых, ничего из обнаруженного полицией не помогло пролить свет на это дело. Были проанализированы основные события из жизни Аманды Тиккел: богатые родители; автомобильная катастрофа, в которой погиб ее отец, когда она была еще совсем маленькой; подростковый бунт, выход из под контроля, что в конце концов вылилось в пристрастие к наркотикам. Вместе с тем, что уже было известно о Конраде Аллене, складывалась довольно четкая картинка третьесортных Бонни и Клайда, однако ничто не указывало на человека, который мог бы их нанять. Полиция опросила нескольких вероятных наркодилеров, отрабатывая версию о том, что Аллен и Тиккел решились на похищение, чтобы расплатиться с долгами за наркотики. Из этой родилась еще более «изящная» версия, по которой сам наркодилер, будучи в курсе происходящего, решил завладеть всеми деньгами единолично и провернул это дельце, убив Аллена и Тиккел и забрав Люка. Но где же требование выкупа?
Среди выдвинутых версий эта занимала по глупости второе место, и было бессмысленно слишком расстраиваться из за того, «что придумало начальство». Некоторые люди генетически запрограммированы подстраховывать себя: копы, подобные Хигнетту и Джезмонду, никогда не забывали взять с собой рацию, чтобы можно было в любой момент посоветоваться с руководством.
– Должна перед тобой извиниться, – призналась Портер.
– За что?
– За то, что сваляла дурака, когда мы брали квартиру Аллена. Отстранить тебя от участия – мое решение. Я, идиотка, решила отстоять юрисдикцию нашего отдела. Поэтому извини.
– Бывает.
– У тебя есть полное право сердиться на меня.
– Следовало бы подольше на тебя подуться.
– И… я хочу извиниться за свои слова. За ту глупую шутку о болезни Альцгеймера.
Торну пришлось на несколько секунд напрячь память, чтобы вспомнить, о чем это она ведет речь.
– Не говори глупостей! Это все ерунда.
Он на самом деле так считал, но тем не менее ему было интересно, с кем это Портер пообщалась. Он бросил взгляд на столик, за которым сидели Холланд, Карим и Стоун.
– Уже почти год, да?
– Скоро будет год.
– Кто то сказал, что случился пожар.
Торн отхлебнул «Гиннесса», облизнулся.
– Да, пожар.
– Я два года назад потеряла маму. Поэтому…
– Понятно.
– Я где то читала, что требуется семь лет, чтобы пережить смерть родителей. Перетерпеть, как чесотку. Не знаю, как они это вычислили.
– Никто и не вычислял. Это просто цифры.
Портер ответила, что, конечно, он прав, потом кивнула на его шрам и спросила, откуда он.
Торн инстинктивно провел рукой по пересекающему подбородок прямому рубцу, на котором кожа была немного бледнее, чем вокруг, и не росла щетина.
– Акула укусила, – ответил он. Судя по тому, какой оборот принимали дела, она довольно скоро выяснит и это.
Портер потерлась своим подбородком о краешек кружки. Казалось, она радовалась оттого, что получила именно тот ответ, на который рассчитывала.
– Пойду, принесу еще кружечку, – сказал Торн, вставая из за стола. – Тебе принести?
Портер отдала ему свою кружку.
По дороге к бару Торн увидел своего отца, подпирающего стойку на свадьбе кого то из родственников год или два тому назад. Командующий парадом – его так и распирало, он чуть не писался от смеха. Он к каждому обращался настолько учтиво, что не получил по зубам: самое главное преимущество в том, что у тебя шарики заехали за ролики, – ты можешь всегда забыть кого то угостить выпивкой.
Торн медленно прищурился и подумал о словах Портер. Похоже, она давно работает с Хигнеттом.
Он заказал выпивку и пошел вдоль стойки бара поговорить с Ивонной Китсон. Сейчас она выглядела значительно веселее, чем при их последней встрече, но причиной тому могли оказаться и несколько больших бокалов вина.
– Как продвигается расследование? – поинтересовался он.
– Лучше бы я держалась от него подальше, – ответила Ивонна. Она зажала в руке десятифунтовую банкноту и размахивала ею, словно веером. – Однако я надеюсь на хорошие новости.
– А что ты предприняла?
Пару секунд она колебалась, ведя молчаливую борьбу с самой собой.
– Слушай, не хочу обманывать. Я больше буду знать завтра утром. Давай поговорим о чем нибудь другом?
И они продолжили беседу на отвлеченные темы, пока миссис Китсон не подали заказанные ею напитки и она не отошла от бара.
Торн задавался вопросом: скольких часов сна нынче ночью будет стоить пиво его спине? Он побоялся, что ему может понадобиться медицинская помощь, поэтому сократил свой заказ на пол литра, потом облокотился о стойку и стал размышлять.
Семь лет горя.
Семь лет, пока разлюбишь и начнешь искать любовь где то в другом месте.
Неужели у человеческих чувств есть «срок годности»? Он, как и все люди, прекрасно знал, что любовь – скоропортящийся продукт, и понимал, что с годами горе может уменьшиться до полузабытого вкуса или запаха. Однако ненависть, думал он, переживет все чувства. На некоторое время ее можно отложить (как замороженный продукт в холодильник), чтобы позже, когда возникнет необходимость, достать и разморозить, освежить и раздуть до огромных размеров.
Ему вспомнилось стихотворение, которое он учил в школе – что то такое о мире, который гибнет в огне и льду. Как точна эта строчка: «Зная довольно ненависти». Потом он подумал о своем старом учителе, затем о Ларднере – чиновнике, осуществляющем надзор за условно осужденными. К тому моменту, когда он наконец вернулся с выпивкой к их столику, мозги у него чуть не закипали от всякой чуши.
Тони Маллен не сразу осознал, как давно он лежит здесь в темноте. Пять минут? Пятнадцать? Сколько времени прошло с тех пор, как он лег на кровать и растянулся рядом с женой и дочерью?
Мэгги и Джульетта спали рядышком, свернувшись, как две ложки – так и он привык спать с Мэгги. Он свернулся рядом калачиком, полностью одетый, не ворочаясь, поверх пухового одеяла, обняв правой рукой их обеих. Он прижал их к себе покрепче, когда Джульетта снова расплакалась.
После ухода Торна и других полицейских они с Мэгги спорили недолго. Ссора быстро выдохлась, когда он признался, что тон, каким он с ней разговаривал, не подходил для спора. Она прекратила на него кричать, опомнилась и затихла.
Словно она что то перепутала и поставила себя в глупое положение, как однажды Люк.
Когда жена шепотом обратилась к нему с другого края кровати, Маллену пришлось попросить ее повторить – они оба говорили очень тихо, боясь разбудить спящую между ними дочь.
– Может, ляжешь в соседней комнате? – предложила она.
Он был почти уверен, что они не станут снова ссориться, и все же предпочел не уточнять, что она имела в виду. То ли не хотела, чтобы он лежал тут, рядом с ней, то ли просто считала, что для них троих тут тесновато, и на свободной кровати у него будет больше шансов хорошо выспаться.
В любом случае, это все была лишь теория.
– Я думаю, что все равно не смогу заснуть, – ответил он. – Пойду ка лучше сделаю пробежку.
Он полежал еще пару минут, потом встал с постели. В тусклом зеленоватом свете, который отбрасывали электронные часы, он видел, что у жены глаза хоть и закрыты, но губы плотно сжаты – и ей не так то легко уснуть.
Он на цыпочках пересек комнату, взял все необходимое и наклонился за своими кроссовками.
Когда Торн вернулся домой, было уже почти два часа ночи. Войдя в гостиную, он с удивлением обнаружил мужчину, спящего у него на диван-кровати.
Хендрикс открыл глаза и сел. Элвис, который, свернувшись калачиком, устроился у него на груди, спрыгнул на пол, взвыл и незаметно исчез.
– Поздновато, – заметил Хендрикс. – Я уже так стал волноваться, что чуть не позвонил в полицию.
Торн обошел диван и направился в кухню.
– Я знал, что у тебя следовало бы забрать ключи.
– Ты говоришь так, как будто сейчас запоешь «I Will Survive». Может, ты еще и этот дурацкий замок сменишь?
– Чаю хочешь?
Хендрикс в прошлом году несколько недель жил у Торна, и Том так и не удосужился забрать у него запасные ключи, когда тот вернулся к себе домой. С тех пор Хендрикс пару раз ими пользовался, но Торн был уверен на сто процентов, что сегодня вечером его приятель пришел не для того, чтобы покормить кота.
– И надолго ты здесь?
Хендрикс ответил, несколько повысив голос и повернувшись в сторону кухни:
– Только на одну ночь. Я и не собирался у тебя ночевать, но поскольку было слишком поздно, я подумал: «Блин!» – и расстелил кровать.
– Отлично. – Торн вернулся в гостиную и направился к стереосистеме. Поставил диск c Айрис Демент – автором и исполнителем из Арканзаса; впервые он услышал его по «Радио 2», в программе «Боб Харрис Кантри». Это были песни горцев, песни о блаженстве и крови, простые и честные, так подходящие к настоящему моменту. Торн подождал, пока акустическая гитара пропоет первые несколько нот, отрегулировал звук и вернулся к своему чаю.
– Я никогда не ссорился с Брендоном по пустякам, – признался Хендрикс.
Торн осторожно присел и подтянул ноги к подбородку:
– Я всегда так и думал.
– В прошлый раз я сказал, что не помню, из за чего мы завелись, что все произошло из за какого то пустяка…
– Да, ты говорил немного уклончиво…
– Мы повздорили из за детей.
– Что? Ты наконец решился признаться ему, что у тебя не может быть детей?
Хендрикс мимолетно улыбнулся.
– Я хочу иметь детей. Вот в чем вопрос. Знаю, что это, блин, страшный сон. Да и какие у нас могут быть дети! Но я хотел поговорить об усыновлении. Брендона моя идея не воодушевила. Он считает, что я эгоист: я должен был раньше ему об этом сказать, когда мы встретились в первый раз. Но я и сам не знал, что захочу детей, понимаешь?
Пружины дивана скрипнули под Хендриксом, когда он поменял положение. К гитаре присоединились пианино и голос – озаркский* говор, змеей извивающийся между этими двумя инструментами.
– А когда ты об этом узнал? – поинтересовался Торн.
Хендрикс откинул голову назад и ответил, глядя в потолок:
– Помнишь, в прошлом году я ездил на конференцию в Сиэтл?
– Помню, это было на Пасху. Ты еще рассказывал, что там было очень холодно.
– Там в один из дней демонстрировалось новое фантастическое оборудование для вскрытия. Были представлены смотровые комнаты. Среди них была специальная – для опознания детских тел, понимаешь? – Хендрикс откашлялся. – Всех – начиная от мертворожденных и заканчивая детьми 10–12 лет, погибшими в бандитских разборках. Сейчас у нас тоже начинает такое появляться, но тогда я не видел ничего подобного. По сути, в них все направлено на то, чтобы минимально травмировать родителей, сделать саму процедуру менее казенной… менее шокирующей. Поэтому тела подготавливают к погребению на кровати-холодильнике. И вся комната сделана так, чтобы быть похожей на детскую, понимаешь? С мишками и куколками – всякими игрушками для малышей. Если хочешь, могут включить музыку. Все разработано с таким расчетом, чтобы казалось – ребенок не умер, он просто спит. Все направлено на создание атмосферы покоя, хотя бы на эти несколько минут.
Никто этим никого не обманывает, ты должен это понимать. В смерти нет ничего эффектного или фальшивого.
Ну, организовали нам эту экскурсию. Провели по всем комнатам. А народу на конференции было полно – из Великобритании, Германии, Австралии – отовсюду, и каждый что то записывал и задавал вопросы: «Как регулируется температура кровати? Сколько стоит проект?» Ну и тому подобные. А я просто смотрю на пустую кровать, на гоночные машинки на пуховом одеяле, на мягкие игрушки, на занавески… И вижу на кровати ребенка.
Мальчика…
Я вижу каждую черточку его лица. Какие у него длинные ресницы, и руки, скрещенные поверх одеяла, ногти идеальной формы. Вижу каждую прядь волос и точно вижу, сколько краски наложили ему на губы, и думаю, что, может быть, мне удастся разглядеть пару сантиметров шрама, что остался после вскрытия – красного на фоне бледной груди, где расстегнулась пуговичка пижамы. Я представляю себе все это, осознаю все это, потому что по какой то причине смотрю глазами родителей, а не патологоанатома.
Все казалось таким настоящим, и это перевернуло мою жизнь. Ребенок, которого я представлял себе на этой кровати, не был неизвестным, не был просто трупом, с которым я работал. Это был мой сын. Я сам купил ему эту пижаму с ракетами и звездами. Именно мне пришлось бы его хоронить. Внезапно я понял и смог признаться себе, как сильно я хочу ребенка. Потому что я знаю, какой это ужас – потерять дитя…
Хендрикс всхлипнул и выругался себе под нос, но Торн сидел слишком низко, в кресле, и не мог увидеть, стояли ли в глазах у Хендрикса слезы. Для этого ему пришлось бы вставать, а, честно говоря, он не знал, какие от него ожидаются дальнейшие действия. С Хендриксом, лежащим на кровати, это было трудно предугадать. Это было странно. Он остался в кресле, хотя и чувствовал себя отвратительно, потому что не знал, как облегчить страдания своего друга.
Они оба слушали, как Айрис Демент поет о Боге, забредшем в темные холмы, и Иисусе, который тянет, тянет, тянет руку, чтобы коснуться ею больного места.
Это было самая большая охота на человека в Столичной полиции: непрерывный поиск сексуального маньяка, который, начиная с девяностых годов, ворвался в более чем сотню домов в южной части Лондона, который подверг истязаниям более тридцати пожилых женщин и, по крайней мере, четырех изнасиловал. Человек, которого окрестили Ночной Охотник, всегда совершал преступления одним и тем же способом. Вломившись в дом, он обрезал телефонные провода, выключал свет, а затем направлялся в спальню жертвы.
Она глубоко изучила дело за несколько лет, но по прежнему оно словно гипнотизировало ее. У нее уже был опыт общения с людьми, страдавшими психическими отклонениями (с теми, кто сам ловил людей, и с теми, кто был жертвой), поэтому частично в ней говорил профессиональный интерес. Но еще она прочла о том, что довелось пережить этим детям, она просмотрела телеэкранизацию, прочувствовала весь ужас, через который довелось пройти жертвам. Пожилые женщины – многим уже под восемьдесят и даже за восемьдесят – все описывают и описывают тот ужасный момент, когда они проснулись и увидели черную фигуру в ногах кровати. Она не могла не задать себе вопрос: что бы она делала в подобной ситуации? Как бы отреагировала?
Она жила в совсем другой части Лондона и, конечно, была еще не такой пожилой, как те, кто, по видимому, нравился этому человеку, но все равно она садилась и начинала терзать себя вопросами…
– Я сказал: «Не двигаться!»
Она замерла, вытянув руку.
– Я всего лишь хотела включить свет, при свете я не так боюсь, как в темноте.
– Я люблю темноту, – заметил он.
Биение сердца заставило тонкую ткань ее ночной сорочки трепетать на груди, но она чувствовала себя удивительно спокойной, и голова была довольно ясной. В ней, как фейерверк, проносились мысли, картинки слов – изнасилование, крик, оружие, боль – но цепочка размышлений не прерывалась, мысли не разбегались. Так нужно было поступать и с ним. Его необходимо было задействовать. Ей пришлось заставить его заботиться о себе.
– Извините, если испугал, – сказал он. – Я не нарочно.
– Не говорите глупостей. Еще бы не нарочно!
– Нет…
– Вы могли бы просто уйти. Я никому не скажу.
Она видела, как он опустил голову, как будто обдумывал ее слова, чувствуя за собой вину. Она вела себя хорошо, так, как вели себя женщины, которые уже сталкивались лицом к лицу с этим мужчиной, но на которых он не напал. Эти женщины позже рассказывали о том, что они взывали к чему то хорошему в нем, к его совести – и наступал момент, когда он передумывал и уходил, оставляя им жизнь.
– А что скажет ваша мама? – спросила у него одна из старушек.
Он начал обходить кровать, и она почувствовала, как ее охватила паника. Он, должно быть, заметил ее страх или услышал какой то шум и велел ей заткнуться.
– Я знаю, что вы не причините мне вреда, – сказала она.
Он подошел ближе.
– Видно, что вы заботливый.
– Заткнись сейчас же… – грубо оборвал он.
– От страха я описалась. – Она старалась, чтобы ее голос не дрожал, как будто она бранила ребенка, стараясь его не испугать. – Вам должно быть стыдно.
Но это ей было стыдно. Затем она вдруг разозлилась и протянула руку к цепочке, которая свисала с прикроватной лампы.
Он выругался, когда вспыхнул свет, начал кричать и в одно мгновение оказался на ней.
Его пальцы впились ей в плечо, когда он старался дотянуться ей за спину, но силы покинули их обоих, когда она увидела его лицо. Спустя пару секунд она узнала его. Узнавание сменилось удивлением, и фейерверк в ее голове вспыхивал все ярче и ярче… Не успела она выдавить «За что?» или «Почему?», как ее голова откинулась и ее накрыла легкая тень.
Она дважды прошептала его имя в подушку, но шепот этот был почти не слышен.
Он проснулся от боли в ноге, когда подвигался на матрасе, чтобы дать место отцу.
– Ради бога, подвинь свою толстую задницу, – ворчал Джим Торн.
Том включил свет: 4:17 утра. Он потянулся за стаканом воды, выдавил пару таблеток обезболивающего из упаковки.
– Ах ты, чертов наркоман!
Рядом с кроватью лежали две книжки в мягких переплетах – обе он несколько раз начинал читать. Торн не мог собраться с мыслями, чтобы оценить следующий «укол». В его сумке лежала газета «Стандард», а на столе двухдневная неразобранная почта, но он не хотел идти через гостиную, рискуя разбудить Хендрикса. Поэтому он остался в постели и попытался улечься поудобнее.
Отец Торна со времени своей кончины стал неплохим советчиком. Бывало, он говорил мудрые слова, случались у него и вспышки проницательности – по крайней мере, один раз он сообщил сведения, которые помогли Торну поймать убийцу.
Но это был не тот источник, который можно было назвать надежным.
Непонятно, по какой причине, но сегодня старик довольствовался тем, что просто смотрел в потолок и напоминал Торну, какие «чертовски дерьмовые» у него лампы.
СУББОТА
Люк
Он никогда не напивался. В тех немногих случаях, когда он увязывался за другими ребятами путешествовать по барам, он всегда останавливался на паре бокалов, то есть прекращал возлияния задолго до того, как спиртное могло свалить его с ног. И как бы сильно ему ни хотелось выпить, как бы сильно он себя ни убеждал, что просто должен выпить, он всегда отвечал «нет» тем приятелям, которые после уроков незаметно ускользали в пивнушку в парке. Он знал, что Джульетта тоже туда ходит. Она рассказывала ему, что в первый раз тебя мутит, но после этого становится клево, и ты чувствуешь себя по настоящему расслабленно и весело. Это звучало заманчиво, но ему всегда недоставало храбрости, чтобы проверить. Рискнуть, заранее зная, что из этого выйдет. Это было похоже на то, как его отец относится к наркотикам.
Он всегда боялся потерять над собой контроль.
Но сейчас, сидя в темноте и опираясь на стену, он представлял себе, что, вероятно, иногда человека охватывает нечто подобное и без наркотиков. Когда уж совсем рехнешься. Люк представлял себе: когда на тебя мочатся или забрасывают камнями, появляется такое чувство, что ты – не ты, а кто то другой, что все вокруг плывет и вращается. Ускользает из поля зрения.
Мужчина спускался к нему в подвал, чтобы проверить, как он, принести еду и кое что рассказать. Он не знал, находится ли мужчина весь день в доме или просто приходит и уходит. Он не слышал, как открывается и закрывается входная дверь, и, разумеется, не знал, как далеко он от нее находится.
Люк не имел ни малейшего понятия, поздняя ночь сейчас или раннее утро. Лишь тонкий лучик света пробивался сквозь половицу в дальнем углу, но он не мог сказать, то ли это естественный свет, то ли свет из комнаты, находящейся над погребом. Откуда бы свет ни лился, его было недостаточно, чтобы он смог что то разглядеть. Он стал привыкать к темноте и начал составлять план помещения, совсем как там, в квартире с Конрадом и Амандой.
Дело продвигалось медленно и тяжело, приходилось действовать на ощупь, веревка же, которой были связаны руки, практически лишала его пальцы чувствительности.
Он находился в погребе размером где то четыре с половиной на шесть метров. Подпол в одном месте сужался и упирался в стену, которая, как он нащупал, уходила круто вверх. Он был уверен, что это старый спускной желоб для угля – он видел подобный в доме одного своего друга, когда они спускались в подвал, чтобы взять бутылочку вина к ужину. Стены подвала у его друга были оштукатурены и покрашены, а тут – неровные, просто необработанная кирпичная кладка, а потолок настолько низкий, что он почти касался его головой. На одной стене было несколько полок, покрытых толстым слоем пыли там, где не стояли банки и открытые ящики с плиткой. Ниже находились рулоны бумаги, тяжелый мешок с затвердевшим цементом и нечто, напоминающее багеты картин, прислоненные друг к другу. Он чувствовал запах краски и скипидара, а в другом углу ощутил на зубах кирпичную пыль и влажную землю. Он слышал какое то движение, когда пытался заснуть.
Когда тот человек открыл дверь и возник на верхней ступеньке, у него за спиной было темно. Он зажег факел, чтобы посветить себе, когда спускался вниз. Принес с собой бутерброд, картофель фри в пакете и коку в пластиковом стаканчике. Он нагнулся, сорвал с лица Люка пленку, потом положил факел на грязный пол, пока Люк ел, а он говорил.
Когда мужчина закончил говорить, он подождал, не сводя с Люка глаз, как будто ожидал реакции на свои слова. На тот бред и мерзость, что он сказал обо всех, кого Люк любил. Он поднес факел к лицу мальчика.
Но Люк просто сидел, жадно глотая еду и ненавидя себя за желание заплакать.
Потом мужчина спросил Люка, как он считает: нужно ли ему снова заклеивать рот? Люк отрицательно покачал головой. Мужчина сказал, что все равно на его крик никто не придет, потому что его никто не услышит, но это будет для Люка своеобразной проверкой. Если Люк будет вести себя хорошо и не будет кричать, тогда, может быть, он развяжет ему руки. Мужчина просто уверен, что Люк выдержит проверку. Он сказал, что Люк хороший парень, благоразумный. Ему известно, как хорошо он себя вел.
Люк, не переставая, кивал головой.
Сейчас, сидя в темноте, он пытался понять: он сказал это просто так, ради красного словца, или на самом деле ему известно? Что ему о нем известно? Он утверждал, что прекрасно знает тех, кто Люку не безразличен…
Он был настороже, как никогда с тех пор, как все началось. Может, это случилось потому, что больше его не пичкали снотворным – ни разу с того момента, как этот человек забрал его из квартиры и посадил в машину. Может, потому, что он поспал, хотя Люк не мог с уверенность сказать, а спал ли он вообще и если да, то сколько. Может, на этой стадии вселенской усталости снова начинаешь чувствовать себя молодцом: когда можешь четко размышлять о чем то помимо сна.
Он думал о том, как выжить.
Он знал, что его папа и мама пойдут на все, что скажет этот человек, чтобы вернуть его домой. Но Люк насмотрелся достаточно фильмов и телевизионных шоу, чтобы знать – планы иногда дают сбой. Что касалось происходящего между ним и этим человеком, было ясно одно: ключ к освобождению – самообладание. Самообладание предоставит ему лучшую возможность освободиться.
Он только не знал, нужно сохранять эту возможность или нет.
* Плато Озарк – большой горный район в штатах Арканзас, Миссури и Оклахома.
|
| |
| |
| Админ | Дата: Вторник, 14.06.2011, 01:01 | Сообщение # 14 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава двенадцатая
На бледно желтой стене кухни под календарем висело некое подобие притчи, написанное изящным старомодным почерком. Там рассказывалось о человеке, который прогуливался по берегу моря и постоянно видел две пары следов: свои и Господа Бога. За исключением тех темных периодов своей жизни, когда он был несчастен или преодолевал какие то серьезные трудности: тогда одна пара следов исчезала. Человек рассердился на Господа за то, что тот оставляет его в часы величайшей нужды, но Бог ему объяснил: хотя на берегу лишь одна пара следов, человек никогда не бывает по настоящему одинок и именно в самые тяжелые минуты его жизни Господь заботится о нем…
Хини покачал головой, кивнул в сторону большой гостиной, которую использовали как лечебную зону.
– Никогда не представлял, что это будут, ну, понимаешь… сектанты, «слуги Божьи».
Нил Уоррен перестал размешивать сахар в последней из трех приготовленных чашек чая и положил ложку в раковину.
– Необязательно… – ответил он. – Хотя я один из них.
Он передал Хини чашку.
– Ты прав, – согласился тот.
– Многим людям необходимо найти себе что то поважнее наркотиков и выпивки, верно? Что то такое, что так или иначе не испортит им жизнь. Тогда у них будет выбор.
– Верно, – снова согласился Хини.
– По мне, как ни крути, все сводится к Богу или кокаину.
Он передал чашку Холланду. Тот принял ее с улыбкой, наслаждаясь при виде того, как Хини неудобно – так же неудобно, как и Уоррену.
Найтингейл лодж был частным «домом на полпути»,* который принадлежал некой организации под названием «Поручительство». Это было большое викторианское здание с парадным и черным ходом на Баттерси райз, где одновременно могли находиться шесть идущих на поправку наркоманов – закончивших восьминедельный курс реабилитации, но все еще находящихся в «группе риска». Они могли здесь приспособиться к новой жизни без наркотиков, пока ждали предоставления постоянного жилья. Хотя «Поручительство» было зарегистрировано как благотворительная организация, жильцы Найтингейл лодж выкладывали кругленькую сумму за свое пребывание, и складывалось впечатление, что кто то неплохо на этом зарабатывает. Нил Уоррен был одним из двух постоянных адвокатов консультантов этой организации и признался, что ему не совсем понятно, от кого именно он получает зарплату. Одно ему понятно: зарплата тут выше, чем та, которую он получал, работая в муниципальном совете района Бромли несколько лет назад.
– «Снимать» людей с иглы становится все более насущным делом, – объяснил он, когда Холланд предварительно связался с ним по телефону. – От клиентов нет отбоя.
У него был высокий звонкий голос с легким северным акцентом. Холланд представил себе некоего чахлого, долговязого хиппи в «джинсе», с «конским хвостиком».
Как оказалось, Уоррену не было и сорока, был он невысокого роста, коренастый, с коротко стриженными темными волосами. На нем были простая серая трикотажная рубашка, полувоенные брюки и высокие сапоги. Весь его вид говорил о том, что он следит за собой.
– Можно назвать это и официальным перекуром. – Уоррен достал из заднего кармана брюк коробочку с табаком, зажигалку и одну из приготовленных самокруток. Он предложил угоститься и Хини – тот вежливо отказался, но с благодарностью расценил это как сигнал к тому, чтобы достать свою пачку сигарет «Бенсон энд Хеджез». Холланд отрицательно покачал головой.
– Вы говорите о кокаине и прочих наркотиках, – заметил Хини, засовывая в рот сигарету, – а я вот даже курить не могу бросить.
– Бросить курить сложнее, чем бросить колоться героином, – прикуривая, ответил Уоррен. – Хотя дешевле.
– Не намного…
– И то правда!
Холланд смотрел на Хини, облокотившегося о стол, с сигаретой и чашкой чая в руках, – как будто он был у себя дома и болтал с женой о всяких пустяках. Холланд не стремился работать с такими ребятами, как Хини, но иногда это было даже интересно и давало возможность сравнить. Вероятно, во всем виноват бирмингемский акцент. Эта причина была ничем не хуже любой другой, чтобы практически сразу ощетиниться на своего нового напарника. И первое впечатление оказалось неимоверно точным. В их тандеме быстро распределились обязанности: Холланд выполнял львиную долю работы, в то время как Хини ошивался неподалеку, делал легкомысленные комментарии и пытался поковырять в носу, пока никто не видит.
– Мы здесь проводим беседы, – сказал Уоррен. – Некоторые из наших пациентов проходят сейчас в гостиной курс безнадзорной терапии.
Хини шмыгнул носом. Уоррен верно истолковал это как выражение презрения.
– Терапия не обязательно «задроченная». – Его голос зазвенел. – Пребывание здесь совсем не сахар. Они обязаны следить за весом и соблюдать режим. В противном случае – скатертью дорога! Так случилось, что я играю роль «доброго» полицейского. Мой напарник заставляет всех проштрафившихся проводить целый день с сиденьем от унитаза на шее.
– А как такое возможно? – удивился Холланд. – Вы с другим советником работаете посменно?
– Да, день я, день он.
– В смысле?
Уоррен пододвинул пепельницу к Хини:
– Один из нас находится тут круглосуточно. Сейчас я выходной, поэтому сплю в своей собственной кровати.
Холланд взглянул на листочки самоклейки на дверце холодильника, а также на расписание дежурств, заламинированное и приколотое к одному из шкафов.
– Вот так я представляю себе студенческую жизнь, – объяснил он. – Записки напоминают соседям по квартире: надо помыть посуду и держаться подальше от нового стаканчика с йогуртом. Как в «Малышах» или как их там…
– Очень похоже, – заметил Уоррен. – Только здесь больше жестокости и намного меньше секса.
Внезапно Хини стал более заинтересованным.
– Почему?
– Конечно, дело не в том, что это на самом деле что то меняет. Но нашим пациентам непозволительно заводить какие бы то ни было шашни, пока они в центре. Зависимость, даже от женщины, не относится к тем качествам, которые мы стараемся привить, понимаете?
– И как долго они здесь находятся? – спросил Хини.
– Порой до полутора лет.
– Ни фига себе!
– Зависит от того, держатся ли они, свободна ли квартира, которую предоставляет им совет, – в общем, много причин.
– Бьюсь об заклад, здесь полно порнухи…
Уоррен, глубоко затянувшись, улыбнулся. Улыбка его скорее предназначалась полицейскому, чем шла от души.
Через окно в кухне Холланду была видна длинная узкая полоска сада. В дальнем конце стояла беседка, в ней – стол и стулья. Траву давным давно уже пора было покосить: когда сорока со стрекотом опустилась с забора на землю, птица тут же скрылась в густой траве.
– А вы почему завязали? – спросил Холланд. Он посмотрел на календарь и написанные под ним слова. – Что заставило вас сделать выбор?
– Я хотел завязать с самого первого дня, как только попробовал, – ответил Уоррен. – Честно говоря, помогло то, что я знал: я обязан остановиться. Я был консультантом по наркотикам и в то же время сам был наркоманом. Поэтому я отлично отдавал себе отчет, в какую могилу себя вгоняю. Но ты не остановишься, пока у тебя не будет иного выхода. Пока не откажет какая то часть твоего тела или в жизни не случится что то непоправимое.
Во дворе кошка с длинной спутанной шерстью запрыгнула на подоконник. Уоррен подался вперед и ногтем тихонько постучал в окно. Понаблюдал, как кошка трется о стекло.
– Правду говоря, редко кто может назвать, в какой конкретно момент это произошло, – продолжал он. – Но если хотите, для меня такой момент наступил, когда умерла моя мама, а мои брат и сестра не позволили мне побыть с ней наедине, потому что боялись, что я стащу с нее все украшения.
Холланд заметил, что даже у Хини хватило такта на пару минут опустить глаза.
– Да-а. – Уоррен повернулся и вытащил изо рта сигарету. – Это была славная оплеуха!
– Тогда вы и решили завязать?
– Да, именно тогда моя семья заставила меня завязать. – Он тихонько засмеялся над комичностью самой ситуации.
– Что то вроде «государственного вмешательства»?
– Точно, английский вариант. Моя сестрица в упор меня не замечала, а братец выбил из меня всю дурь.
Холланд не мог не поддаться открытости этого человека, его несомненной искренности. Он явно был из тех, кто уже давно перестал что то скрывать.
– И когда это случилось? – поинтересовался Холланд.
– Уже почти два года, практически столько же я и на игле сидел.
Холланд произвел нехитрые подсчеты и пришел к интересным результатам.
– Значит, вы начали принимать наркотики, когда работали в МКОБ?
– По настоящему я подсел на кокаин в 2001-м.
– Примерно в то же время, когда распустили комитет?
Уоррен убрал с языка табачный листик.
– Приблизительно так. Я могу проверить, но не думаю, что в гроссбухе того года записано: «сделал первые дорожки кокаина».
Его прервали неожиданные крики из соседней комнаты, которые становились все громче, а потом дверь открылась. Пару секунд спустя в кухню ворвался худощавый подросток, не старше Люка Маллена, живо жестикулируя и громко ругаясь.
Кошка с подоконника исчезла.
– Сука Эндрю «опустил» меня ниже плинтуса. Он, козел, всем рассказал, что я болтал о «травке»… будто я курил и меня приперло. Этого пидора там даже не было… сука… несет всякий бред, чтобы подняться в твоих глазах. Клянусь, Нил, лучше убери все, блин, ножи из этой, блин, кухни. Говорю тебе…
Уоррен проводил мальчика к маленькому кухонному столу. Посадил его под календарь, на котором было написано «ЭТО НЕ ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ», и стал с ним разговаривать, как будто тут не было ни Холланда, ни Хини. Сначала он говорил довольно тихо, пока парень не успокоился, потом его голос стал тверже. Он сказал, что понимает, как это раздражает, когда тебя опускают, но Эндрю поступил правильно. Отзываться о наркотиках хорошо – против правил. Если говорить о них как о чем то, за чем следует скучать или горевать, – дело на поправку не пойдет.
– Крамольные мысли, Дэнни, и тебе об этом известно. Крамольные мысли…
Эта фраза напомнила Холланду кое о чем. Эти модные словечки с противным душком из какого то американского курса «Помоги себе сам». Но они слились в один аккорд. Холланд мысленно отметил, что нужно сказать об этом Торну, чтобы он посмеялся.
Крамольные мысли…
Не будь крамолы – они оба остались бы без работы.
Джейн Фристоун открыла дверь, и на лице ее отобразился не испуг, а простое удивление, когда она увидела, что это не «Свидетели Иеговы» – в самом деле, кто еще мог звонить ей в дверь в половине десятого утра в субботу?
– Я полагала, вы бросили это занятие, – сказал она. – Уразумели, что попусту тратите времени, и стали донимать своими визитами кого то другого.
Настал черед изумляться тем, кто размахивал удостоверениями, пока на лице Джейн в одно мгновение не появилась обиженная усмешка. Торну показалось, что дело Сары Хенли, а следовательно, и роль в нем Гранта Фристоуна, из «висяка» превращается в стопроцентный «глухарь». После немногословного обмена любезностями на пороге Торна и Портер нехотя пригласили войти.
Они прошли по узкому коридору, где на стенах в рамках висели снимки закатов и зимних пейзажей. К закрытой двери была приклеена скотчем табличка «Комната Билли». Из за двери Торн услышал звук работающего телевизора и того, как разбрасывали игрушки. Когда они проходили мимо кухни, Торн уловил запах вчерашней еды из китайской закусочной.
Когда Том пробыл пять минут в жилище Джейн Фристоун – маленькой квартирке на две спальни в Брентфорде, – его поездка на работу стала казаться чем то теплым и далеким. Он вышел сегодня из дому раньше, чем нужно. Выскользнул из квартиры, стараясь не разбудить Хендрикса, и выбрал более длинный маршрут через Хайгейт и Хэмпстед. На улицах практически не было машин. Когда он проезжал по Голдерс грин мимо Хита, на небе, раскинувшемся над ним, не было ни облачка, оно было лишь подернуто розоватой дымкой.
Еще тогда он подумал, что сегодня будет совсем неплохой денек – лучше, чем можно было ожидать.
Вид из окна машины, вниз с четвертой автострады на промышленные предприятия, был лишь на толику более гнетущий, чем внутри самой этой зоны, а настроение Джейн Фристоун было еще мрачнее. В свое время Торн избавился от общества плохих людей и уже довольно давно не чувствовал в себе такой ненависти. Джейн не повышала голос, но ее тон не оставлял сомнений: из каждого пророненного, выплюнутого со злостью или произнесенного шепотом слова сочился яд. Она предупредила их, что времени у нее в обрез, потому что нужно еще одеть детей. Они поинтересовались, что она имела в виду, когда открывала дверь. Она объяснила, что в прошлом году никто не нанес ей ежегодный визит. Поэтому у нее целых полтора года не было необходимости общаться с «одним из ваших ублюдков». Портер ответила, что они с Торном «ублюдки» из совсем другого ведомства. Что имя Гранта всплыло в связи с совершенно другим делом.
– Еще что то хотите ему «пришить»?
– Вы считаете, что на вашего брата «повесили» убийство Сары Хенли? – спросила Портер.
Фристоун покачала головой и ухмыльнулась, как будто Торн и Портер были глупы как пробки. Ей едва перевалило за тридцать. Высокая, с пышной грудью, с темными волосами, зачесанными назад и собранными в пучок. Торн был готов признать, что она в некотором роде даже сексуальна, но какой то суровой сексуальностью. Может, надень она другой халат, Торн дал бы ей не больше двадцати.
– Вы утверждаете, что полицейские сделали из вашего брата главного подозреваемого, потому что больше никого не нашли?
– Я ничего не утверждаю.
– Или имеете в виду, что прежде всего сама полиция виновна в убийстве?
Она вытащила из кармана халата мятую бумажную салфетку и уголочком промокнула под носом.
– Скажем, есть один странный коп, который бы не пожалел живота своего, чтобы вновь засадить Гранта за решетку. – Она положила салфетку обратно в карман.
Торн поборол желание обменяться взглядами с Портер и почувствовал, что у нее возникло то же желание.
– Я не рассчитываю, что вы захотите назвать имя этого «странного копа».
Она не захотела.
Когда они вошли в гостиную, Торн и Портер остались стоять, а сама хозяйка уселась в кресло и отвернулась к большому плоскому экрану телевизора, стоящего в углу комнаты. Она включила телевизор, выключила звук и большую часть разговора провела, не отрывая взгляда от экрана.
– Почему же он тогда сбежал, если не убивал Сары?
Джейн включила какой то загадочный кабельный канал: каждый раз, когда Торн бросал взгляд на экран, показывали какие то уголки в неком доме.
– Потому что знал, что его подставили, а снова в тюрьму не хотел, понимаете? Хотя это не связанные между собой преступления, но копы поставили на него клеймо человека, который пристает к детям.
– Поставили клеймо? – изумился Торн. – Никто ему детей в гараж не подсаживал.
Фристоун проигнорировала его колкость и смотрела в телевизор, как будто могла читать по губам.
– А вам не приходило в голову, – спросила Портер, – что ему лучше оставаться на месте, если он на самом деле ничего не совершал?
– Перестаньте, блин, повторять это «если». – Она внезапно повернулась и огляделась вокруг, словно намереваясь дать кому нибудь в глаз. – Грант был со мной, когда убили его подружку. Мы гуляли в парке с детьми.
Она кивнула в сторону коридора:
– Идите и спросите у них.
Эта женщина с легкостью могла выдавать подобные предложения, прекрасно осознавая, что никто ими не воспользуется. Ее старшему сыну было всего восемь. Какой бы ответ на вопрос он ни дал, ни его слова, ни слова его маленького братика нельзя было принимать на веру, потому что в силу возраста никто из них не мог ничего помнить. Когда произошли эти события, оба были слишком малы.
Портер подняла руку и сосчитала до двух, прежде чем сделала еще одну попытку:
– Не лучше ли было ему остаться и постараться доказать свою невиновность?
Во взгляде, которым Фристоун одарила Портер, прежде чем отвернуться назад к телевизору, ясно читалось, что теперь она окончательно убедилась: они оба идиоты.
– Грант думает, что ему «шьют» дело? – уточнил Торн.
– Догадайтесь с трех раз!
– Так он сказал? Вы видели его перед исчезновением?
– Мы не виделись пять лет.
– Никто и не говорит, что он прячется под кроватью, но вы наверняка как то поддерживаете с ним связь?
– А по другому быть не может?
Торн сделал пару шагов по направлению к креслу.
– Он же вам звонил, писал, как то связывался. Он до сих пор так считает?
Фристоун рывком встала с кресла, подождала, пока Торн отойдет с дороги, чтобы она могла пройти.
– Я отлучусь в туалет. Оставляю вас одних, чтобы вы могли тут все поразнюхать, пока меня не будет. – Она махнула на дверь. – Моя спальня вот там – на случай, если вы все же решите порыться в грязном белье…
Как только она вышла и послышался щелчок замка на двери ванной комнаты, Торн с Портер принялись именно за то, что предложила им Фристоун. Они двигались по комнате быстро, практически бесшумно, привлекая внимание друг друга к интересным предметам кивком или шепотом. На низком стеклянном столике у телевизора стояли фотографии: Джейн Фристоун рядом с мужчиной, в котором Торн узнал ее брата, оба несколько натянуто улыбаются. Снимок хорошо сложенного рыжеволосого усатого мужчины, сидящего на балконе в шортах и рубахе, который позировал с кружкой пива в руках. Сыновья Фристоун на детской площадке, бегут к фотоаппарату. Портер просмотрела журналы в ящике под окном: «Жара», «Торговля автомобилями», «Абракадабра!». Торн быстренько проглядел сколотые скрепкой счета за коммунальные услуги, лежавшие рядом с миди системой. Он искал любые иностранные номера в телефонных счетах и отметил, что оформлена подписка на полный пакет фильмов и спортивных каналов от «Скай». Он подошел, чтобы изучить названия компакт дисков, когда услышал шум сливного бачка.
Когда Фристоун вернулась, она тут же направилась к креслу и опустилась в него, как будто в комнате, кроме нее, никого больше не было.
Портер кивком указала на фотографию мужчины с кружкой пива.
– Это папа мальчиков?
В ответ короткий и горький смешок.
– Нынешний папа. И уж поверьте, он ведет себя в этой роли гораздо лучше, чем их настоящий отец.
Торн пересек комнату и наклонился, чтобы еще раз рассмотреть снимок.
– Он живет здесь, да?
– Большую часть времени, – она цыкнула зубом. И ответила так, как будто предполагала следующие вопросы: – Поэтому мы и подписались на спортивные каналы и поэтому у нас так много компактов с хэви метал.
Она взглянула на Торна, ее глаза округлились в притворном участии.
– На всякий случай, если вам это интересно.
Торн терялся в догадках: сколько раз в дом этой женщины заглядывали полицейские?
– А где он сейчас?
– «Арсенал» на выезде играет с «Манчестер юнайтед», – ответила она. – Они с приятелями уехали вчера вечерним поездом.
Торн еще раз взглянул на фото и разглядел на рубашке у мужчины эмблему «Арсенала».
– Вы собираетесь пожениться? – подала голос Портер.
– А зачем? Нам и так, блин, неплохо. За исключением того, что регистрация слегка облегчает работу чиновникам гражданской службы по розыску мужей, когда они линяют.
В уме Торн оценил это «ценное» замечание – как приятно осознавать, что романтика еще не умерла! Однако это свое мнение он оставил при себе и подумал о том, насколько непрочен брак. О хрупкости чувств, которые имеют свой «срок хранения». Брак можно сохранить, только если любовь перерастет во что то еще – возможно, в дружбу. Но если на порог ступила ненависть, выход всегда только один.
Ему вспомнились Мэгги и Тони Маллен.
Накануне вечером до ненависти не дошло. Ненависть взращивает себя сама. Она пускает ростки, вытягивает свои щупальца откуда то из темных, сырых уголков упреков и вины. И Торн не мог придумать лучшей почвы для расцвета столь сложного чувства, чем потеря ребенка.
Взгляд Тома вновь остановился на Джейн Фристоун.
Она смотрела так, будто он наступил ей на ногу.
– О каком «совершенно другом деле» идет речь? – Она отвернулась, не успев выслушать ответ. Ее внимание привлек плач ребенка в коридоре.
– Блин! – выругалась она.
Портер поспешила за Джейн, когда та бросилась к двери.
– Я могу воспользоваться вашим туалетом?
– А может, вас еще и завтраком угостить? – ответила Фристоун, первой выходя в коридор.
Торн, оставшись один в комнате, сел на диван, размышляя над тем, что чем старше и опытнее он становится, тем хуже разбирается в людях. В том, что они думают. Он мог стоять так близко, что видел свое отражение в глазах собеседника, но был не в состоянии сказать, честен ли тот с ним или пытается обвести вокруг пальца. Бывали дни, когда он Папу Римского записывал в серийные убийцы, а Джефри Арчера** – в честные люди…
Он посмотрел на телевизор, увидел еще больше посетителей, еще более роскошные интерьеры. Поскольку звук был выключен, он пытался по выражению лиц разобрать, нравится ли участникам увиденное или нет…
– Вынужден признать, что Грант Фристоун может быть способен практически на все.
Холланд, Хини и Уоррен снова сидели одни на кухне. Дэнни, мальчишка, был так расстроен, что опять явился в гостиную, чтобы извиниться за остальных жильцов и за их крамольные мысли. Уоррен сказал ему, что, прежде чем вернуться к «программе», ему следует лучше подумать, чего он хочет. И что он должен считать себя везунчиком – ему не придется остаток дней провести в болоте, по уши в грязи.
– Я бы лучше уточнил, – добавил Уоррен, возвращаясь к их разговору. – Если он продолжает принимать наркотики, он способен на все.
– Так ты считаешь, он смог бы? – уточнил Холланд.
– Откуда я знаю? У него была проблема, когда он вышел из тюрьмы, и не думаю, что он полностью от нее избавился к тому моменту, как убили его подружку.
Выбор фразы был интересен.
– Может, он был под кайфом, когда напал на нее?
– Я об этом подумаю. Но не вижу смысла. Даже если Грант и собирался завязать именно из за таких вещей, то он вновь по уши в дерьме.
Холланд вспомнил, когда Уоррен сам начал принимать наркотики. Неужели вина за смерть Сары Хенли могла сыграть роль спускового механизма в его пристрастии к наркотикам?
– Ты так полагаешь? – спросил он.
На его высказывание Уоррен вроде бы не обратил внимания, но Холланд понял, что вопрос попал в цель. Уоррен отвернулся к раковине и стал мыть грязные чашки.
– Ты спросил меня, как я считаю: мог ли Фристоун кого то похитить, – и я старюсь быть с тобой откровенен. Если ты уже по горло сыт этим, можешь выполнять свой долг…
Холланд кивнул, ожидая продолжения. Он гадал: включает ли понятие «долга» в данном контексте убийство?
– Ты достигаешь некой грани, за которой уже не отдаешь отчета в своих действиях. Ты думаешь, что ведешь себя по умному, когда на самом деле поступаешь, как круглый идиот. У тебя лишь одна мысль – достать деньги, чтобы купить наркотик.
Уоррену сообщили только самое необходимое. Когда Холланд заговорил о похищении, он, естественно, стал искать мотив. Ему не было известно (опуская все его рассуждения о том, на что способен отчаявшийся наркоман), что человек, который удерживает Люка Маллена, пока не выдвинул никаких требований о выкупе. «Почему» было такой же загадкой, как и «кто», но стало казаться, что деньги в этом деле не играют никакой роли.
В то же время версия о наркотиках была интересна, по меньшей мере, с учетом одного обстоятельства.
– Нил, тебе о чем нибудь говорит имя Конрад Аллен?
Уоррен обернулся и покачал головой.
– А Аманда Тиккел?
– Кто? – Уоррен потянулся за полотенцем и вновь заговорил, не дав Холланду возможности повторить имя. – Извините, но это ничего не даст. Не думаю, что вы хотите спросить, играю ли я в бридж с кем то из этих людей. А обсуждать, с кем я сталкивался по долгу службы, я не могу.
– Логично, – Хини впервые за долгое время прервал молчание.
– Кстати, о долге службы – я должен пойти в гостиную и проверить, не сломали ли там чего нибудь. – Уоррен отошел от раковины, и тут же солнце стало светить прямо в лицо Холланду. На подоконнике опять сидел кот.
Холланд от яркого света прищурился.
– А у Фристоуна хватит на это ума? Я имею в виду – принимая во внимание ваши слова об отчаянии, ведущем к безрассудству и тому подобному. Но насколько он действительно умен, способен ли провернуть подобное?
Уоррен задумался над этим вопросом.
– Достаточно умен, чтобы попасть в клуб интеллектуалов «Менса», и достаточно умен, чтобы не оказаться в руках полиции, – это совершенно разные вещи.
– Разумеется, он может быть умен в обоих смыслах.
– В традиционном смысле слова он среднего ума, но разработал несколько полезных трюков. Это скорее не ум, а хитрость.
– Стреляный воробей?
– Более чем, – ответил Уоррен. – Он знает, как «проскочить», а чтобы совершать то, что совершил он, – для этого нельзя обойтись без умения обвести людей вокруг пальца. То, из за чего он в первый раз попал за решетку, – вот его суть… Невозможно долго вытворять подобное, если ты не убедишь окружающих, что ты такой, каким на самом деле не являешься. Ты учишься притворяться и так набиваешь на этом руку, что притворство становится твоей второй натурой. Как только к этому добавляется пагубная страсть, появляются тайны, которые ты должен хранить от посторонних глаз, – все заканчивается тем, что ты превращаешься в человека, который большую часть жизни скрывает, кто он есть на самом деле.
Он погрыз ноготь, откусил его. Ноготь остался у него между зубов.
– Да… я полагаю, он довольно умен.
Холланд уже был не настолько уверен, что Грант Фристоун – тот, кто им нужен, но у него был приказ, который требовалось исполнять. Он решил, что Нила Уоррена можно вычеркивать. Холланд взглянул на стену и увидел, что сегодня очередь готовить ужин некоего Эрика, а убирать в ванной комнате должен Эндрю. Он посмотрел на притчу под календарем. Та по прежнему вышибала слезу – Холланд становился религиозным лишь на свадьбах, похоронах и когда играл в лотерею – но ему ничего не оставалось, как надеяться, что где бы ни находился Люк Маллен, хоть один след он да оставит.
Они продолжали ждать Портер.
Мальчик, который так расплакался – Торн не знал, то ли это Билли, то ли Билли старший, – сейчас тихонько лежал в кресле, прижавшись к материнской груди. На лице практически никаких эмоций, лишь умиротворение, но его глаза были широко открыты, и он не сводил их с человека, стоящего у окна. Если бы Торн дал разгуляться своему воображению, он подумал бы, что ребенок с молоком матери всосал подозрения к полицейским. Или просто к мужчинам вообще…
Фристоун погладила сына по голове.
– Мне совсем не нравится, что вы пришли сюда поссать. Это не общественный туалет.
Торн бросил взгляд на дверь.
– Уверен, она выйдет через минуту.
– Хотя, так или иначе, вы всегда гадите. Может, ей захочется вытереть свой костлявый зад о мои занавески? Или об одежду моих детей?
– Что за чушь вы несете! – разозлился Торн.
– Все дело в уважении.
В глубине коридора послышался звук спускаемой воды.
– Речь о том, что вы сами нас запутали: несли всякую чушь, лгали, чтобы выгородить брата.
– Я не лгала.
– А кто, как вы считаете, украл тех детей, Джейн? Они сами связали друг друга?
– Насчет Сары Хенли я не лгала. Мы гуляли в парке. – Она переложила голову своего сына с одной груди на другую. – Он тогда в последний раз видел моих детей.
Когда в комнату стремительно вошла Портер, по выражению ее лица Торн не мог ничего понять, но что то изменилось. Она сказала, обращаясь к затылку Фристоун:
– Нам, вероятно, пора откланяться, чтобы вам не мешать.
– Вас никто не держит.
– Извините, что побеспокоили вас в субботу.
– Я так и не поняла, какого рожна вам было надо?
Торн посмотрел на Портер, пытаясь разгадать, каков ее план. На мгновение он встретился с ней взглядом, но это ему мало помогло.
– Послушайте, буду с вами откровенна, – начала Портер. – Вероятно, вы так же желаете нас тут видеть, как и мы тут находиться, но нам дали приказ – и вот мы здесь. Потому что мы выполняем приказы. Один идиот начальник с крошечным пенисом и совсем уж микроскопической фантазией решил, что это отличная мысль. Насколько я понимаю, имя вашего брата было взято с потолка.
– И уже не в первый раз, – заметила Фристоун. – Дело касается детей, верно?
– Если хотите знать мое мнение, это касается всего, – ответила Портер. – Дело в копах, которые принимают решения, основываясь только на том, что им выдаст на экране компьютер. И всех нас, которые по их милости оказываются в дерьме. Пустая трата времени – просто и очевидно.
– Если это извинения, то приятно слышать. Но можете засунуть их себе подальше.
– Я передам ваше пожелание нашему начальству. – Портер посмотрела на Торна, который делал то, что, как он полагал, от него ожидалось – заговорщически улыбался. – Послушайте, относитесь к нашему посещению как к обычному визиту, который так и не нанесли подчиненные Хулихэна, договорились?
– Никакой, блин, разницы.
– Что ж, для отчета, мисс Фристоун, просто чтобы я могла поставить галочку, что спросила. Вы видели своего брата с тех пор, как вас в последний раз допрашивали в полиции?
Она прикрыла глаза, погладила ребенка по спине.
– К сожалению, нет. Мне бы больше всего хотелось его увидеть. Не имею ни малейшего понятия, жив Грант или мертв.
Торн и Портер отъехали от дома в молчании. В конце улицы Торн повернул налево, «подрезал» какой то мотоцикл и резко затормозил у автобусной остановки.
Портер молча смотрела на него, с наслаждением затягивая паузу.
– Ну, ты так и будешь молчать? – рассердился Торн. – Я так и не понял, к чему ты там тянула время? К чему все эти, блин, экивоки: «извините за беспокойство», «начальники с крошечными пенисами…»? Что за бред?
– Я хотела, чтобы у нее сложилось впечатление, что ей не о чем беспокоиться. Что больше она нас не увидит. Я не хотела, чтобы она предупредила своего братца.
– Что?
– Она нахальная врунья. И еще какая!
– Ты обнаружила что то в ванной комнате? Только не говори, что там был «плавун» и на нем было написано «Грант Фристоун»?
– Я обнаружила щетину, – ответила она.
Торн очень старался, чтобы голос его звучал не так снисходительно:
– Верно. Щетина. Это ее дружка…
– Черную щетину. Она выходила в туалет и постаралась убрать все следы, но я нашла щетину под ободком умывальника.
– Может, это ее?
Портер покачала головой.
– Почему? У нее темные волосы. Женщины же бреют ноги, верно?
– Да, бреют, – ответила Портер. – Но не в умывальнике.
Торн внимательно смотрел в ветровое стекло, переваривая то, что сказала Портер, и стараясь уловить подтекст.
– Господи, ты думаешь, он был в это время в квартире?
– Нет. Я незаметно выскользнула из туалета и проверила все спальни.
– Может, сегодняшней ночью он там и не ночевал, или даже несколько последних ночей. Может, щетина прилипла уже давно.
Портер допускала эту возможность как вполне вероятную, но были и другие улики, которые, как она считала, заслуживали еще большего внимания.
– Или же мы попросту пропустили его. Он мог выйти с утра за молоком, за газетой…
– Мы пробыли в доме около часа, – заметил Торн. – Магазины на соседней улице.
– Он мог пойти в супермаркет. Мог пойти прогуляться. – В голосе Портер начало сквозить раздражение, а ее предположения становились все менее вероятными. – Такое прекрасное утро.
Торн наблюдал за молодой женщиной, стоящей на противоположной стороне улицы, – она пыталась справиться с детской коляской и капризным карапузом, уже пытающимся ходить. Он вспомнил, как Джейн Фристоун указала на детскую с криком: «Пойдите и спросите у них…»
– Ты видела второго ребенка? – спросил Торн. Он обернулся и посмотрел на Портер; мысль, едва зародившись, полностью захватила его. – Когда ты проверяла комнаты, ты видела ее второго ребенка?
Портер колебалась, как будто отчасти лишилась присутствия духа под пронзительным взглядом Торна.
– Я считала, что она обоих детей взяла с собой в гостиную. На самом деле я даже не обратила на них внимания, когда туда вернулась.
Торн завел двигатель, указав на бардачок:
– Там справочник. Найди ближайший парк.
Он сидел у края скамейки, к которому был прислонен детский сине белый велосипед. Чтобы люди понимали – он за ним присматривает. Чтобы видели, что он здесь гуляет с ребенком.
Мальчик спрыгнул с карусели, когда та еще продолжала вращаться, пробежал по инерции три четыре шажка, остановился и помахал мужчине. Тот помахал ему в ответ, потом поднял вверх большой палец. Мальчик улыбнулся и побежал к большому деревянному домику на дереве, к которому вели веревочный мостик и «горка». Он крикнул мальчишке, чтобы был осторожнее, но тот никак на это не отреагировал.
– Полагаю, вы попросту теряете время. – Женщина, которая стояла, облокотившись о забор, улыбнулась ему. Она выбросила сигарету и затоптала ее. – В этом возрасте они ничего не боятся, верно?
– Да уж, – ответил он. – Не боятся.
– Думаю, это отлично. Я имею в виду, что они бесстрашны. Это естественно, правда? – она засмеялась, доставая из сумочки еще одну сигарету. – Но это совсем не значит, что можно оставлять этих малышей без присмотра. По крайней мере, моих двоих нельзя.
Он улыбнулся ей в ответ, взял газеты, которые принес с собой, и вперил взгляд в первую страницу, пока женщина снова не повернулась к нему.
Давно, насколько он мог припомнить, не выдавался такой погожий денек. Отличный для прогулок. Эта же детская площадка всегда пользовалась популярностью, даже когда погода стояла и не такая хорошая, но сегодня с утра тут было особенно многолюдно.
Огромное количество девчонок и мальчишек – его племяннику было с кем поиграть.
Это было хорошо со всех точек зрения, и не в последнюю очередь потому, что он мог незаметно скрыться в кустах на десять минут и выкурить «косячок». Позже он выберется в город, купит себе что то «посерьезнее», но небольшой «допинг» – неплохое начало. Это поможет ему насладиться этим чудесным утром.
– Прошу прощения…
Он всегда зорко следил за происходящим вокруг него и сразу заметил этих двоих, как только они показались в дальнем конце аллеи. Держатся за руки – вся эта херня медового месяца – довольные собой и сосредоточенные друг на друге. Они остановились в паре метров от его скамейки, и он увидел в руке мужчины фотоаппарат. Он понял, что они стесняются попросить его об услуге.
– Хотите, чтобы я сфотографировал вас вместе?
– А вы будете так любезны? – спросила женщина.
Он встал, и мужчина передал ему одну из тех дешевых одноразовых «мыльниц», какие продаются в местном газетном киоске. Он поднес ее к глазам, парочка приняла позу – в объятиях друг друга на фоне детской площадки.
– Улыбочка!
Через секунду мужчина в кожаной куртке шагнул ему навстречу. Он протянул фотоаппарат, но мужчина, вместо того чтобы его взять, схватил любезного «фотографа» за запястье и крепко сжал, а потом взял его за шиворот, а то время как невысокая черноволосая женщина раскрыла свое удостоверение и сообщила ему, что он арестован по подозрению в убийстве Сары Хенли.
После минутного сопротивления и ругательств он кивнул на площадку и спросил, что будет с его племянником. Женщина заверила его, что об этом он может не бесп
|
| |
| |
| Админ | Дата: Вторник, 14.06.2011, 01:05 | Сообщение # 15 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| После минутного сопротивления и ругательств он кивнул на площадку и спросил, что будет с его племянником. Женщина заверила его, что об этом он может не беспокоиться. Мальчика отведут назад к маме.
Как только наручники защелкнулись на запястьях Гранта Фристоуна, он оглянулся на женщину у забора. Сигарета застыла между ее тонкими губами, и он не мог не заметить, что она с готовностью оторвала взгляд от своих маленьких озорников.
* Учреждение для реабилитации отбывших наказание заключенных, вылечившихся наркоманов, алкоголиков, психически больных людей.
** Джефри Говард Арчер, лорд (род. 1940) – английский политический деятель, замешанный в скандале с ложным банкротством в начале 1970 х годов и вынужденный из за этого уйти в отставку.
|
| |
| |
