|
Марк Биллингем. Погребенные заживо
|
|
| Админ | Дата: Вторник, 05.07.2011, 00:52 | Сообщение # 21 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НА ЧТО ЭТО ПОХОЖЕ
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Люк
Когда Люк учился в младших классах, в школе к нему приставал один мальчишка. Он на его глазах воровал вещи (авторучки, часы), а затем бил кулаком по плечу и ногой по лодыжке и угрожал, что Люку будет еще хуже, если он хоть кому то проболтается. Этот мальчишка третировал не только его. Иногда Люк видел, как этот забияка отрабатывал свои приемы и на других. Он улыбался, был приветливым и, прежде чем раздавать пинки, говорил, что хочет дружить. Казалось, будто уловка с притворной добротой и последующими тычками очень веселила его.
Люк никому не жаловался, страдал молча, пока этот мальчик не ушел из школы, но за это время Люк научился распознавать улыбку, которая предшествует боли. Такую улыбку он видел и у человека из подвала. Это звучит глупо: происходящее явно было реальностью, но с этим человеком что то было не так. Что то не поддающееся объяснению, растерянность, которая создавала у Люка впечатление, что мужчина и сам не очень то понимает, что сделает в следующую минуту.
Чем доброжелательнее был мужчина – чем большую свободу предоставлял Люку, чем больше рассказывал, как много он о нем думает, – тем страшнее становилось. И тем решительнее Люк пытался помочь себе.
Трудно заставить себя сконцентрироваться на решительных действиях, когда единственное, чего тебе хочется, – свернуться клубочком и лежать неподвижно, спать, пока все не закончится. Прошло уже несколько часов со времени последнего визита мужчины, Люк про себя декламировал поэзию, вспоминал слова песен… готов был делать что угодно, лишь бы не думать о том, что рассказал и продолжал рассказывать этот человек. Он знал, что это отвратительный вздор, как та неправда, которой однажды школьный задира шепотом поделился с Люком. Этому человеку доставляло удовольствие спускаться в подвал с фонариком и говорить мерзости. Изрыгать гнусности и пудрить ему мозги. Делать его больным. Поэтому Люк, как мог, забивал свои мысли другими вещами, пытаясь вытеснить сказанное этим человеком.
И он сконцентрировался на боли, которую причиняли ему десяток порезов и синяков. Он ковырял ногтем царапины на суставах пальцев, пока физическая боль не пересилила тупую, ноющую боль, которую оставили слова этого человека.
Люк встал, нащупал, шаря руками по грязному полу, вокруг себя куски порванной ленты. Он попытался сконцентрироваться на плане подвала, который мысленно нарисовал себе: низкие углы, сырые трещины и пахнущие плесенью углубления. Полки с толстым слоем пыли. Банки с краской. Мешки с цементом и рамки для картин.
Если мужчина все еще находится в доме, он, вероятно, скоро спустится к нему снова. Чтобы рассказать еще больше… или хуже того.
Люк вгляделся в густую, непроглядную темень и принял решение.
Ему необходимо оружие.
Глава восемнадцатая
Сталкиваться с убийством всегда ужасно, но когда дело доходит до того, чтобы выехать на осмотр трупа, меньше всего это хочется делать глубокой ночью. Хотя при свете дня место преступления кажется еще более бесстыдным и крикливым. И все дело в том, как солнечный свет, падающий на тело, подчеркивает жестокость происшедшего. Бьет, как обухом по голове, шокирующей правдой – трагедия произошла, пока все остальные люди занимались своими делами: гуляли по городу, ходили по магазинам, сидели, скучая, за кассой или письменным столом. А в это время всего в нескольких метрах от них кто то истекал кровью и умирал.
Ночью же Торн мог выполнять все необходимые в таких случаях действия, слабо утешая себя тем, что сделает нужную, хотя и грязную работу, «уладив недоразумение» еще до рассвета. Когда у него было плохое настроение, он считал подобную ночную работенку сродни сгребанию дерьма лопатой на гору. Но сегодня, стоя над трупом пожилой женщины, пока все ее соседи еще спали, он чувствовал, что будет вносить свой посильный вклад в дело поддержания благочиния, которое порождало незнание.
Он успел перекинуться парой слов с Хендриксом, пока тело упаковывали в пластиковый мешок. Обычный разговор, который ведут люди, прежде чем приступить к работе:
– Как дела?
– Хорошо. Ты прочитал мою записку?
– Да, но это мало что меняет.
– Не совсем. Я видел Брендона.
– И что?
– Что – никто не кричал, и я не пытался разбить ему лицо – такое красивое лицо…
Сейчас, по прошествии минут сорока, разговор перетек в более деловое русло. Говорили о мертвенной бледности и температуре внутренних органов, травматической асфиксии и трупном окоченении. Пока Хендрикс что то записывал на маленький цифровой диктофон, Торн наблюдал, как бригада криминалистов сновала по крошечной спальне Кэтлин Бристоу. Всегда, когда Торн видел их за работой, он чувствовал, что нечто точит его изнутри, раздражает, как грубый шов на костюме из искусственной ткани, который натирает кожу. Через несколько лет работы он понял – дело в обыкновенной зависти… Торн завидовал их уверенности, их знаниям, которые, как он полагал, и давали это чувство уверенности, которое сам он испытывал редко.
Их уликам, которые они соберут для таких, как он, подпишут, запакуют и представят в суде. Без этого – лучшее, что он мог предложить, свои догадки и предположения.
– Что можешь сказать, Фил?
Хендрикс взял мертвую женщину за руку. Ее тело было испещрено пятнышками и казалось синеватым на фоне его бежевых медицинских перчаток.
– По всем признакам мы можем говорить о двадцати четырех часах. Возможно, смерть наступила вчера рано утром. Или глубокой ночью.
Вчера вечером они арестовали Гранта Фристоуна.
Но Фристоун не может быть убийцей, верно? Ведь уже установлено, что он никого не похищал. Слишком много совпадений, или смерть Кэтлин Бристоу напрямую связана с похищением Люка Маллена.
– Я считаю, ей сломали пару ребер, – заявил Хендрикс. – Когда вдавливали ее в пол, возможно, уперлись коленом в грудную клетку.
Когда Хендрикс протянул руку, намереваясь залезть в рот Кэтлин Бристоу, чтобы взять на ватку образец слюны с внутренней поверхности губы, Торн отвернулся. Вышел из комнаты и спустился на первый этаж. Эксперт криминалист, с которым он был отлично знаком, трудился в столовой, методично обрабатывая маленький столик, на котором стоял телефон с автоответчиком. Именно с этого аппарата детектив из дежурной бригады «убойного отдела» позвонил Дейву Холланду, прослушав сообщение, которое тот оставил для Кэтлин Бристоу. Направляясь к задней двери, Торн обменялся шутками с полицейским, но сам думал о том, насколько же осунулось лицо пожилой женщины, когда Хендрикс вытащил ее вставную челюсть.
На улице Торн, набросив целлофановый капюшон, приблизился к тому месту, где в таком же костюме, облокотившись о стену рядом с окном кухни, стоял Дейв Холланд. Деловито жужжащий генератор у передней части дома и мощная дуговая лампа осветили половину сада у двери, ведущей в кухню.
Холланд сделал две быстрые затяжки, поднял сигарету вверх – так, чтобы ее видел Торн, и указал глазами на второй этаж дома:
– Подобное, кажется, является веским основанием плюнуть на все и закурить, как считаешь? Это потом будешь чувствовать себя виноватым в том, что поддался слабости.
В отличие от большинства людей, после рождения ребенка Холланд решил бросить курить. Однако на работе он продолжал курить, пока об этом не узнала его подружка и не устроила скандал. С тех пор Дейв изо всех сил старался положить конец своей пагубной привычке, но, как признавался, случались моменты, когда такая слабость, как выкуренная сигаретка, казалась ему обоснованной.
– Неужели Софи не учует?
Холланд кивнул:
– Конечно, учует, но в девяти из десяти случаев она меня понимает. И когда есть веские причины, чтобы нарушить запрет, она не кричит.
Торн оттолкнулся от стены и побрел в глубину сада. Холланд следовал за ним в тени, куда не падал свет от дуговой лампы. Они присели на маленькую резную лавку.
– Думаешь, это сделал наш похититель? – спросил Холланд.
– Если это не он, то тогда я вообще, блин, не понимаю, что происходит. Хотя я и так мало что понимаю.
– Может, мы подобрались к нему совсем близко?
Торн оглянулся на дом и стал пристально следить, как эксперты внутри дома ходят туда сюда мимо окна спальни.
– Именно сейчас, – ответил он, – в сложившейся ситуации, это меня совсем не радует.
Он вытянул перед собой ноги. Трава пахла так, как будто ее косили пару дней назад. Она казалась серой на фоне белых полиэтиленовых бахил.
– Что то я давно не видел детектива Портер, – заметил Холланд.
– И?..
– Ничего. Я просто хотел узнать, как она.
– Хорошо. Когда я видел ее в последний раз, она разговаривала с фотографом. – Торн подался вперед и посмотрел на Холланда, который хотел подзадорить его все рассказать.
– И что?
– Даже не думай зубоскалить, – предупредил Торн, – заткнись и докуривай свою сигарету.
– Я же просто спросил!
– Или я позвоню твоей подружке и расскажу, что ты опять выкуриваешь пачку в день.
Холланд внял совету, и несколько минут они сидели молча. Клубочки дыма поднимались вверх и исчезали на грани света и тьмы, где танцевали мотыльки и мошки. Докурив, Холланд погасил сигарету о ножку скамейки и встал.
– Пошли лучше в дом, – предложил он. – Думаю, тело с минуты на минуту увезут.
Вот вам еще одно преимущество работы на месте преступления в такой час: вы застрахованы от встреч со случайными, страдающими бессонницей собачниками, которые выгуливают своих любимцев, или сумасшедшими бегунами. Кэтлин Бристоу смогла в последний раз покинуть свой дом без ненужных зрителей. Днем хватило бы зевак, которые бы молча стояли, переминались с ноги на ногу и придумывали историю, которую позже рассказывали бы за обеденным столом или в баре за кружечкой пива. Каждый раз, когда Торн слушал свежую информацию о состоянии движения на дорогах, он удивлялся: почему диктор просто не скажет правду? Почему честно не признаться, что пробки чаще всего возникают тогда, когда водители притормаживают, чтобы получше разглядеть аварию?
Он поднял голову, услышав шуршание целлофановых брюк, увидел Портер и подвинулся, чтобы она могла присесть.
– Холланд тебя достает? – спросила Луиза.
– Да нет, все в порядке.
Торн подумал, что Портер как то намекает на то, что чуть было не произошло у него в квартире, и ясно дал понять, что не очень хочет распространяться об этом. Он не мог не задаваться вопросом: а хотел бы он это обсуждать, если бы между ними что то произошло?
– Я беседовала с Хендриксом, – сообщила она. – Поэтому считаю, что мы обязаны спросить у Фристоуна, где он был ночью в пятницу.
– Не вижу смысла.
– Да, а как тебе вот этот: у нас нет никого и близко похожего на подозреваемого?
Торн пожал плечами:
– Что ж, можем и спросить.
– Ставишь десять фунтов, что он был со своей сестрой, да?
– Возможно. Но независимо от того, есть ли у Фристоуна алиби или нет, я уверен в том, что это сделал тот же, кто убил Аллена и Тиккел. Должен быть он. Тот же человек, который удерживает Люка.
В соседнем доме наверху в окне вспыхнул свет. Оглядевшись, Торн увидел, что на противоположной стороне улицы на первом этаже тоже горит свет – похоже, в зеваках недостатка все таки нет. В Лондоне, как он и предполагал, всегда кто нибудь за кем нибудь да наблюдает. Когда рассветет, полиция, вероятно, будет проводить опрос соседей, и остается надеться, что двадцать четыре часа назад этот кто то был таким же наблюдательным.
– Ладно, возможно, что и эта идея не блеск, но что нибудь лучше мы можем придумать? Почему он это сделал?
– «Придумать лучше?» Одни догадки и предположения…
– Ты заглядывала в пустую комнату? – спросил Торн.
В этой комнате он заметил три металлических шкафа с выдвинутыми ящиками, и ему припомнилось, что Каллем Ропер сказал о том, что именно Кэтлин Бристоу могла, вероятнее всего, сохранить какие то протоколы заседаний комиссии за 2001 год. Он поделился своей мыслью, которая только начала формироваться в голове, с Портер.
По ее ответной реакции он понял: это предположение – далеко не самое абсурдное, которое ей приходилось слышать.
– Ты думаешь, ее убили, потому что она что то знала?
– Или что то хранила. Даже не осознавая, что это что то у нее есть. Впрочем, это лишь предположение…
– Проблема в том, что мы не знаем, что было в тех ящиках, и я не вижу, каким образом мы сможем это узнать.
– Я заглянул в один из ящиков. Там полно всякой всячины, которую собирали годами. Можем позже, когда криминалисты закончат работать, просмотреть их все. Если мы не найдем ничего о Фристоуне или о планах МКОБ в 2001 году, думаю, стоит попытаться выяснить, а было ли там что то.
– В таком случае нам необходимо обратиться в департамент социальной службы, где она работала, – Портер поморщилась, вспомнив, какой сегодня день. – Не стоит забывать, что в воскресенье не особо следует рассчитывать на везение.
– Я бы не стал полагаться на то, что у них хранятся копии всех протоколов, – заявил Торн. – В этом Ропер, скорее всего, прав. Но им может быть известно, что Бристоу взяла с собой, когда пошла на пенсию, или, по крайней мере, они смогут подтвердить, вела ли она свое делопроизводство.
С самого начала эта идея стала казаться им неясной и сырой – по меньшей мере принимая во внимание трудоемкость процесса. Причем следовало помнить, что, хотя на них и висело расследование трех убийств, все же оставался пропавший мальчик, чья безопасность была, теоретически, их первоочередной задачей.
Мальчик, который, теоретически, был все еще жив.
Однако Портер, казалось, загорелась идеей Торна. В то время как сам Торн мог лишь надеяться на то, что вид у него не такой же плохой, как самочувствие, по лицу Портер невозможно было сказать, что она уже практически сутки не спала.
– Может, важно то, что Фристоун имел отношение к делам этого МКОБ? – предположила она. – А не те угрозы, которые он рассыпал, отправляясь за решетку.
Три убийства…
– Значит, что то чрезвычайно для кого то важное, – сказал Торн.
– А как же Люк?
Одни догадки и предположения. И было еще кое что, что стало ужасающе очевидным…
– Если его прижмут – он убьет Люка, – заявил Торн.
Портер кивнула, поскольку Торн озвучил то, что она сама уже поняла. Она забралась с ногами на лавку, подтянула их к подбородку, обхватила руками колени и сказала:
– Я только недавно двоих потеряла.
Приблизительно минуту Торн искал подходящие слова, но прежде чем они пришли ему в голову, Портер дала понять, что не нуждается в утешении.
– Мы должны продвигаться быстрее, – сказала она, вставая. – Может, когда мы зайдем с другой стороны, это поможет.
– Может быть. – Торн с трудом поднялся, надеясь, что ее оптимизм оправдается. Вне всякого сомнения, ход этого расследования, постоянно отражаемый в служебных записках, дублировался у Торна в голове. И поскольку линии расследования повернули в другую сторону и впервые пересеклись с иными, одно имя – что бы там еще ни произошло – неотступно двигалось в том направлении, где оно вообще не должно было упоминаться. Оно медленно переходило из той части «карты» расследования, отведенной для жертв и свидетелей, в абсолютно темную, необозначенную зону.
– Тони Маллен.
Взмах руки в дверном проеме означал, что выносят тело Кэтлин Бристоу. Портер побрела к дому, за ней, в нескольких шагах позади, шел Торн.
В такие моменты обычно прекращались все шуточки, по крайней мере, на несколько минут, пока своеобразная похоронная процессия не скрывалась из виду. Тогда уже возобновлялось раскладывание по пакетикам, соскабливание и добродушное подшучивание. Разговоры становились самую чуточку громче.
Как только тело уносили, место убийства могло, так сказать, вздохнуть.
Торн видел, как носилки спустили по ступенькам у заднего входа и понесли в сад. Потом из дома вышел Холланд, за ним Хендрикс, который стал выбираться из своего костюма, демонстрируя готовность сопровождать тело в морг. Носилки пронесли в ворота; дуговая лампа освещала им путь на всем протяжении: от дома до дороги.
Торн вернулся в дом, размышляя над тем, что запах сигарет – не самый худший из запахов, распространяя который ты можешь явиться домой.
Пересмотр решений об изменении меры пресечения проводился через шесть и пятнадцать часов после задержания и далее дважды в сутки. Тридцать минут назад, в 8 часов утра, Китсон и Бригсток во второй раз пересмотрели действующую меру пресечения Адриана Фаррелла. На этот раз Китсон сама с удовольствием сообщила ему новость: на тот случай, если решение будет не в ее пользу, она и старший инспектор будут ходатайствовать перед суперинтендантом о продлении срока задержания еще на шесть часов.
Умник адвокат, который предпочитал имя Уилсон, был не слишком удивлен:
– И это на основании одной процедуры опознания, если я не ошибаюсь?
– Уверенного, без колебаний, опознания свидетеля, который заявил, что он видел, как мистер Фаррелл и еще двое 17 октября прошлого года убили Амина Латифа. Прошу прощения… если уж быть совсем точной, я должна сказать «убили мистера Латифа, предварительно подвергнув его жестокому надругательству». Хотя, как говорится, и одного убийства хватит с головой, вы согласны?
Уилсон начал что то небрежно записывать, при этом неосознанно закрыл рукой верхнюю часть блокнота, как школьник, который пытается защитить свои ответы от списывания.
Китсон наблюдала за тем, как он писал, и думала о том, что это вполне может быть и список необходимых покупок – в любом случае, делал он это для своего клиента. Рядом с ней Энди Стоун застегивал пиджак. Стоуна пригласили сюда для количества, и, казалось, эта роль ему понравилась.
– Адриан, тебе не холодно? – спросил он.
В комнате для допросов было прохладно, что, возможно, было и к лучшему, потому что арестованного накануне вечером за нападение с ножом возле бара, которого допрашивали здесь перед этим, вырвало в углу. Будь в комнате жарко, вонь от смеси рвотных масс и хлорки стала бы наверняка невыносимой.
Судя по лицу Адриана Фаррелла, он и так задыхался от зловония.
Без школьной формы он выглядел совсем иначе. На нем были джинсы, красная футболка с капюшоном, на груди которой было написано «НЬЮ ЙОРК». Светлые волосы спутались и загрязнились – подобная «прическа» была явно не свойственна их владельцу, а на лице, которое эти волосы обрамляли, отразились все признаки плохо проведенной ночи. А какими еще могут быть ночи, проведенные в камере? Он старался казаться скучающим и в меру раздраженным, но недосыпание явно сказалось на его способности продолжать игру. И если раньше Китсон бросала на него лишь быстрые взгляды, теперь она смотрела во все глаза, чтобы лучше разглядеть страх и темную, тихую ярость, которые залегли на его лице, подобно пене на поверхности стоячей воды.
– Я знаю, как поднять тебе настроение, – сказала она. – Углубимся немного в историю.
Заламинированный перечень прав заключенного был прикреплен к письменному столу. Фаррелл теребил его за уголок. Он поднял глаза, пожал плечами:
– Валяйте.
– История – твой любимый предмет, верно?
– Я же сказал: «Валяйте».
– Хорошо помнишь даты? Что произошло 28 февраля 1953 года?
Фаррелл кончиком пальца постучал по губе:
– Битва при Гастингсе?
– Может, попросим помощь зала? – предложила Китсон. – Мистер Уилсон?
Уилсон еще что то накарябал в своем блокноте.
– Не думаю, что вы получите разрешение на продление задержания, если будете попусту терять оставшееся у вас время на глупые игры.
– Именно в этот день Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсон определили структуру ДНК. – Китсон медленно изобразила пальцем восьмерку на крышке письменного стола. – Двойная спираль.
У Фаррелла был такой вид, как будто он искренне находит это смешным.
– Теперь буду знать, – сказал он.
– Держу пари, что теперь не забудешь. К концу дня будут получены предварительные результаты, и я уверена – они будут положительными.
На этот раз Китсон говорила о результатах тестов, проведенных с санкционированными образцами, взятыми накануне в участке. Фаррелл отказался сдавать образцы добровольно, поэтому Китсон – поскольку она имела право поступать так – взяла их без согласия задержанного. Когда дежурный офицер медицинской службы состриг несколько прядей волос (в это время Стоун и еще один детектив держали Фаррелла за руки), проявление его гнева было намного более бурным, чем то, что кипело внутри Адриана Фаррелла сейчас, пока его мурыжила Китсон.
Она не сводила глаз со своего собеседника, подливая масла в огонь:
– И тебе тоже известно, что они будут положительными, да?
– Мне много чего известно.
– Я не сомневалась.
– Я знаю, что вы не можете решить, с какого бока ко мне подступиться, чтобы получить то, что вы хотите. Я знаю, что вы либо читаете мне нотации, либо притворяетесь, что я на самом деле умный и совсем взрослый, но каждый раз, когда не можете решить, что вам выбрать, – просто сидите и от всей души ненавидите меня. – Он кивнул на Стоуна. – И я знаю, что у него просто руки чешутся перелезть через стол и добраться до меня.
Стоун в ответ смерил его взглядом, ясно говорящим, что он не собирается с этим спорить.
Китсон перехватила этот взгляд, подобно игроку в покер, распознавшему «наводку». Пыхтение Уилсона подсказало ей, что он примирился с тем, что, какими бы ни были его советы Фарреллу относительно линии поведения, мальчишка считает, что ему лучше знать, как себя вести. И доволен, что немаленький гонорар, который, вне всякого сомнения, платят ему родители этого клиента, будет получен без лишних усилий. Китсон повернулась к Фарреллу, убедившись, что его адвокат уже мечтает о будущих, еще более жирных гонорарах – тех, которые можно заработать, подавая апелляции против обвинительного заключения.
– Ты отсюда не выйдешь, – заявила она.
– Вы так уверены в себе, но мне до сих пор не предъявлено обвинение, разве нет?
– Кто были те двое, с которыми ты напал на Амина Латифа?
– Когда я что?
– Назови имена, Адриан.
– Сейчас вы скажете, что не можете ничего обещать, да? Но если я помогу следствию, вы посмотрите, как можно скостить мне наказание. Или вы просто попытаетесь воззвать к моей совести, потому что уверены, что она у меня есть и что где то в глубине души я хочу поступить правильно.
– А что ты скажешь о Дамьене Герберте и Майкле Нельсоне, – поинтересовалась Китсон. – Может, поговорим о них? Держу пари, они бы сдали тебя за секунду.
Складывалось впечатление, что Фаррелл просто не слышит ее.
– Не там ли, где вы разбросали на столе несколько снимков мертвого парня?
Китсон взглянула на Уилсона, потом на Стоуна. Пауза была выдержана скорее не для эффекта, а для того, чтобы наполнить рот слюной, когда во рту внезапно пересохло. Адреналин взыграл в крови.
– А ты достаточно самоуверен, Адриан, – призналась она. – И достаточно обаятелен. Уверена, ты пользуешься небывалым успехом у молодых девушек и пожилых дам. Но никакого обаяния не хватит, чтобы склонить присяжных на свою сторону, если будут результаты опознания, показания свидетеля и положительный результат анализа ДНК.
– Это я самоуверен? Если хотите знать мое мнение, это вы делите шкуру неубитого медведя. Опознание вы провели спустя полгода после совершенного преступления. И продолжаете ссылаться на результаты анализа ДНК, как будто они уже у вас на руках.
Китсон не смогла сдержать улыбку, вспомнив о том, как Фаррелл ухмыльнулся ей, прежде чем плюнуть на тротуар. Стоун заерзал на своем стуле, подался вперед.
– Я сейчас расскажу тебе, у кого еще ты будешь пользоваться большим успехом, – предупредил он. – У парочки мальцов, с которыми тебя запрут в камере.
Уилсон неприязненно фыркнул.
– Вы шутите? – спросил он. Он поднял руку, извиняясь за то, что заявление Стоуна развеселило его. – Это последнее средство. Грязная тактика запугивания такого рода применяется лишь тогда, когда дело шито белыми нитками.
Он, довольный своим выступлением, посмотрел на Китсон.
– Это что, называется «подключение тяжелой артиллерии»?
– Я бы сказала, абсолютно адекватная мера, – ответила она, – принимая во внимание, что случилось с Амином Латифом.
Пузырек то ли страха, то ли ярости поднялся на поверхность и отразился на лице мальчишки. Он потянулся за блокнотом Уилсона, вырвал страницу и ткнул пальцем в строчку, ранее написанную адвокатом.
– Мой клиент недоволен тем, что у него отобрали его собственность.
– Мои кроссовки.
– Их изъяли для экспертизы, – ответила Китсон. Хотя на месте убийства Латифа не было обнаружено отпечатков обуви, тем не менее такова была стандартная практика. – Это обычная процедура.
Фаррелл отодвинулся на стуле от стола и вытянул ноги.
– Это, блин, просто смешно, – указал он на ноги, обутые в черные, легкие парусиновые туфли на резиновой подошве, которые выдаются заключенным. – Они даже не моего размера.
– Их выдают всем, – заметил Стоун.
– Почему нельзя принести мне из дому другую пару кроссовок?
– Извини. Но туфли – часть спецодежды. Это не латинская пословица, но…
– Мои кроссовки стоят кучу денег. Их шили на заказ.
Уилсон поднял ручку.
– Вы можете гарантировать, что их не повредят во время химических анализов?
Китсон решила, что допрос пора заканчивать. Она встала, велела Стоуну уладить все формальности: остановить запись и опечатать кассету в присутствии задержанного. Когда она, уже стоя у двери, оглянулась, то увидела, что и Фаррелл, и Уилсон удивлены внезапностью, с которой она прервала допрос.
– Я расследую изнасилование и убийство семнадцатилетнего юноши, – произнесла она. – И я во что бы то ни стало узнаю имена тех, кто был с тобой, когда это произошло. И добьюсь того, что вы, все трое, предстанете перед судом за надругательство над Амином Латифом, за то, что забили его до смерти.
Она, чувствуя легкую дрожь в руках, нащупала дверную ручку.
– И я не стану тут с вами рассиживаться и спорить о каких то дурацких туфлях.
Спустя десять минут, когда Китсон уже стояла на заднем дворике участка, вышел покурить адвокат Фаррела. Она подошла к нему составить компанию.
Он предложил ей сигарету, но она отрицательно покачала головой:
– Есть что покрепче?
– Кажется, вы немного вспылили, – признался Уилсон.
– Да, тот еще парнишка, не правда ли?
Адвокат не попался на уловку. Он последний раз глубоко затянулся, потом щелчком отправил окурок в сторону двух полицейских мотоциклов.
– Известно, когда его вновь будут допрашивать?
– Не могу сказать точно, но я бы в любом случае далеко не уходила.
– Я раздумывал над тем, а подают ли в такое время в баре неподалеку отсюда традиционный воскресный обед.
– В «Дубе»? Они готовят обеды, но не уверена, что их можно назвать «традиционными» в вашем понимании этого слова.
Она вернулась в здание, решив, что, как только закончит писать отчет начальнику участка, тоже пойдет что нибудь перекусить. Потом она попытается найти Тома Торна. Всем уже было известно, какое развитие получило вчера ночью дело Маллена, и Китсон предполагала, что у Торна еще не было возможности прочитать записку, которую она оставила на его столе, или прослушать сообщение, которое она отправила на его мобильный.
В сравнении с обнаружением трупа ее сообщение едва ли можно было назвать особенно срочным.
|
| |
| |
| Админ | Дата: Суббота, 09.07.2011, 00:30 | Сообщение # 22 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава девятнадцатая
Поэтому люди и останавливаются, чтобы поглазеть на аварии: лужи крови и груды покореженного металла вокруг возбуждают, но при этом чужая беда не причиняет собственно никаких неудобств. Почти наверняка примерно поэтому же было так весело наблюдать, как старшие офицеры орут друг на друга.
Как и предсказывал Хигнетт, разразился скандал, и только вызывало удивление, что Грэм Хулихэн заставил себя так долго ждать, прежде чем спустился и начал давить своими внушительными габаритами.
– Я пошел вам навстречу, когда со мной связался детектив Торн. Я оказался более чем просто полезен. И, в отличие от остальных, показал пример, блин, общепринятой вежливости.
– Не стоит разбрасываться оскорблениями.
– Почему же это? Вы явно не понимаете, как работают каналы информации.
Торн решил не вмешиваться – просто стоял в углу кабинета Бригстока и наблюдал. В любой момент дело могло дойти до рукоприкладства.
– Я узнал об этом в баре, – орал Хулихэн, – когда ваш главный суперинтендант встретился там по работе с моим. И случайно обронил эту новость за бокалом джина с тоником.
Торн представил себе, как Тревор Джезмонд с одной подвернутой брючиной, схватив бокал, обсуждает профессиональные вопросы под бряцание кубиков льда.
– Послушайте, – начал Хигнетт, – сегодня мы, безусловно, собирались связаться с вами. Но тут на рассвете навалилось это убийство, и на первый план вышли другие дела.
Это прозвучало довольно убедительно. Бригсток подхватил эстафету:
– Как бы там ни было, мы арестовали Фристоуна чуть больше двенадцати часов назад.
– И у нас были веские причины полагать, что в ходе допроса он мог пролить свет на похищение ребенка и двойное убийство. Поэтому…
– Мы вовсе не хотели, чтобы все выглядело так, как будто мы стараемся скрыть факт его ареста.
Бригсток и Хигнетт правильно сделали, когда выступили единым фронтом. Особенно Торна поразила позиция Хигнетта. В сложившихся обстоятельствах суперинтенданта отдела по расследованию похищений можно было простить за все ужимки и прыжки, за то, что он куда то тыкал пальцем и велел немедленно передать Гранта Фристоуна в руки коллег.
– Почему мне никто даже не позвонил, когда его арестовали? – спросил Хулихэн. – Хотя бы просто из вежливости.
Бригсток и Хигнетт переглянулись, каждый старался придумать правдоподобную отговорку.
Это все произошло ближе к концу утренней планерки, которая, естественно, была посвящена трупу, обнаруженному в Шепардз буш. Как всегда, первые двадцать четыре часа имели решающее значение, поэтому все силы были брошены на расследование убийства Кэтлин Бристоу. Хотя ни у кого не вызывало сомнений, что это лучшая возможность продвинуться в расследовании основного дела, само похищение не было упомянуто.
От внимания Торна не ускользнул тот факт, что со временем имя Люка Маллена стало упоминаться все реже и реже. Были еще убийства, которые предстояло раскрыть, – он прекрасно это понимал; другие точки зрения, которые также могли дать результат. Но Торн понимал – это не единственная причина.
Когда появился Грэм Хулихэн, совещание было сорвано, горячий спор быстро достиг точки кипения, пока сержант из соседнего отдела, подобно разгневанному хозяину пивной, который выпроваживает пьяных из своего заведения, не сопроводил их всех в кабинет Бригстока.
– Вам следует знать, что у меня есть документ, наделяющий меня полномочиями забрать Фристоуна с собой в Льюишем.
Льюишем, Саттон, Эрлсфилд – все три места «убойного отдела» Южного округа были расположены на другой стороне реки.
Хулихэн протянул руку к портфелю и через секунду плюхнул приказ на письменный стол Бригстока.
– Первое, что сделал сегодня утром мой босс, – подписал его у самого Уокера.
Со своего места Торну казалось, что Хигнетт и Бригсток не могут толком решить, то ли разозлиться, то ли задрожать от страха. Клайв Уокер был начальником «убойного отдела» Главного управления. Он один из немногих мог обращаться с Тревором Джезмондом как с подчиненным.
– Что ж, не будем терять времени, – подытожил Хулихэн. – У вас остались еще причины полагать, что Фристоун может помочь в ваших расследованиях?
Не было никакого смысла притворяться, что таковые причины остались. Фристоуна уже допросили сегодня утром, он заявил, что сладко спал в квартире сестры, когда некто придушил подушкой Кэтлин Бристоу. Как они и предполагали, Джейн Фристоун подтвердила слова брата, и хотя ее трудно было назвать свидетельницей, чьи показания стоили доверия, опровергнуть такое алиби было нелегко.
Да и Торн не видел ни малейшей причины, зачем нужно было бы даже пытаться это сделать. Он знал, что Фристоун имеет к убийству Кэтлин Бристоу отношения не больше, чем к убийству Аманды Тиккел и Конрада Аллена. И еще меньше отношения он имеет к похищению Люка Маллена. Он вспомнил тот момент, когда они с Портер вчера утром «взяли» в парке Фристоуна. Разумеется, он не светился от счастья – с чего бы ему светиться? Но он определенно не был похож на человека, которого арестовывают за убийство, совершенное несколько часов назад.
Последовавшее нерешительное молчание показалось Хулихэну ответом, на который он рассчитывал.
– Что ж, тогда давайте поторапливаться. – Он постучал пальцем по крышке портфеля. – Нам необходимо оформить кучу документов.
Торн почувствовал, как сделал шаг вперед, потом услышал свой голос:
– Для человека, который так высоко ценит вежливость, я думаю, простое «спасибо» было бы уместно. – Бригсток бросил на Торна разгневанный взгляд, но тот пер напролом, мысленно давая себе зарок подкорректировать собственное определение «вмешаться в разговор». – Признаю, может, мы и не все сделали, как вам бы хотелось, но факт остается фактом – мы оказали вам громадную услугу.
Хулихэн прижал свой портфель к груди, скрестил на нем руки и ждал, что еще выдаст Торн.
– Что касается Гранта Фристоуна – это вы его проворонили или отказались от его поисков, посчитав дело не стоящим усилий. Кто то раз в год, по привычке, механически пишет отчет, но, насколько я заметил, вы не очень то утруждаетесь. То, что вы хотите присвоить все заслуги себе, обижает нас. Может, мы и не так обходительны, как следовало бы, но я все равно считаю, что вы должны быть нам чертовски благодарны.
Кровь прилила к лицу Хулихэна. Хотя он определенно не собирался отвечать на выпады Торна, стало ясно, что последний нажил себе врагов в «убойном отделе» Южного округа.
После того как Хулихэн первым отвел взгляд, проиграв нелепую детскую игру в «гляделки», он повернулся к Бригстоку и Хигнетту.
– Не думайте, что я забираю Фристоуна далеко, – сказал он. – Через денек другой он предстанет перед судом, а пока будет находиться в камере предварительного заключения. Так что если у вас возникнет необходимость с ним поговорить, это будет сделать очень легко.
Вот крику было, когда Хулихэн ушел! Но недолго. Хигнетт еще раз сдержал свое обещание не злорадствовать и лишь сказал:
– Я же предупреждал.
У них оставались более важные вопросы для обсуждения.
– Я получил предварительные результаты вскрытия от Фила Хендрикса, – сообщил Бригсток. Он взял со стола лист бумаги и прочитал: – Асфиксия в результате удушения, ясно… три сломанных ребра… сломанный нос. Фил полагает, что в этих местах он всем своим весом давил на подушку…
Пару секунд он смотрел под ноги, на стены, на небо, которое все никак не могло решить, быть ли дождю.
– Ты продолжаешь считать, что он что то искал? – спросил Хигнетт.
– Скорее всего, – ответил Торн. – Портер позже внимательно осмотрит ящики ее шкафа. Пока, я думаю, она еще какое то время пробудет в морге.
– Что бы он ни искал, это что то было явно ему крайне необходимо, – Бригсток последний раз взглянул на заключение экспертов. – Возможно, его вспугнули.
– Надеюсь, не слишком, – заметил Хигнетт.
Торн понимал, о чем говорил Хигнетт, – о той ужасающей возможности, которую было глупо игнорировать. Он заметил, уже в который раз, что предположение было высказано без упоминания имени мальчика.
* * *
В «кабинете особо важных дел» царило практически такое же оживление, как и вчера. Но сегодня меньше занимались пустой болтовней. Сотрудники энергично переходили от стола к столу, от телефона к факсимильному аппарату. Со времени обнаружения трупа Кэтлин Бристоу не прошло и двенадцати часов, но Торн прекрасно знал, что, если не раскрыть преступление по «горячим следам», убийца может скрыться. Он обменялся парой слов с Энди Стоуном и двумя сотрудниками из отдела по расследованию похищений, потом пообщался с сержантом Самиром Каримом, занимающим должность секретаря. Торну Карим нравился – полный, общительный восточный малый с копной преждевременно седеющих волос и сильным лондонским акцентом. Но улыбка, которую обычно было тяжело стереть с его лица, нынче была менее заметна.
– Все, блин, пропало, – признался он.
Торн кивнул, не обратив особого внимания на слова Карима.
Дейв Холланд казался таким же озабоченным, как и остальные, но круги под глазами выдавали в нем человека, который не спал всю ночь.
– Следы мочи в снегу, – сказал он. – Я знаю, но оставленные отверстия немного больше, чем оставляешь ты.
Торн бросил взгляд на экран компьютера, за которым сидел Холланд: интернет страничка района Бромли, где указывались различные телефонные номера и электронные адреса.
– Тут даются контактные телефоны круглосуточной службы, – сказал Холланд, – очень полезные, если лопнула труба или кто то выбрасывает мусор в неположенном месте. Но в остальном толку от них мало. Я переговорил с парочкой соседей, но это тоже ничего не дало. Что касается записей, которые, возможно, хранила Кэтлин Бристоу, я считаю, нужно дождаться завтрашнего утра, чтобы побеседовать с кем то из социальной службы, кто имеет доступ к делам. Даже в этом случае не уверен, что это будет пятиминутным дельцем.
– Свяжись с членами комитета, которые с ней работали, – сказал Торн. – Ропером и остальными…
Холланд покинул сайт и быстро вошел в информационную систему регистрации преступлений. Эта система постоянно обновлялась, каждая деталь преступления вносилась в журнал, и указывались все сотрудники, занимавшиеся тем или иным делом. Он ввел номер дела, затем нажал «поиск», нашел имена и контактные телефоны членов МКОБ по Гранту Фристоуну:
«Ропер, Уоррен, Ларднер, Стринджер, Бристоу».
Холланд постучал пальцем по экрану:
– В прошлый раз мне так и не удалось выйти на Стринджер.
– Попытайся еще раз, – подбодрил его Торн.
– Ладно. Интересно, как они отреагируют на новость о Кэтлин Бристоу? Может, кто то из них подтвердит, что у нее были документы.
– Ропер считал, что так оно и было, – заметил Торн. – Но я попросил тебя об этом совсем подругой причине.
Он посмотрел на список на экране компьютера, на курсор, мигающий возле последней фамилии.
– Поскольку мы все еще не можем сказать с уверенностью, почему убили Кэтлин Бристоу, не лишним будет удостовериться, что все остальные члены этого комитета живы здоровы.
* * *
Торн находился на заднем дворе, когда наконец вывели заключенного. Он облокотился о фургон, который должен был отвезти Фристоуна в Южный округ, и разговаривал с одним из констеблей, присланных конвоировать заключенного, о недавней игре «Сперз» – «Кристал Палас».
Хулихэн молча прошел мимо Торна и забрался в припаркованный рядом неприметный БМВ, чтобы сопровождать фургон в Льюишем.
Сам Фристоун был явно расположен к разговорам.
– Что, черт возьми, происходит?
– Время ответить за Сару Хенли, Грант.
– Я ее не убивал.
– Так им и говори, – посоветовал Торн.
– Ты, чертов умник…
Фристоун был в наручниках, два полицейских по бокам целенаправленно вели его к открытым дверцам в задней части фургона.
Торн неторопливо пошел за ними:
– Я передам Тони Маллену привет от тебя.
– Вы должны были привезти его сюда, – сказал Фристоун.
– Не понимаю – зачем? – ответил Торн. – Он не имеет никакого отношения к делу Хенли.
– Я видел его.
– Что? – Торн ускорил шаг. – Когда это ты его видел?
Но Фристоуна уже усаживали на скамью между двумя конвоирами. Он обернулся и посмотрел на Торна, но тому не хватило времени, чтобы понять выражение его лица, – двери фургона захлопнулись. Болельщик «Кристал Палас» пожал плечами в знак извинения и пошел к водительскому месту.
Когда фургон тронулся, Торн отступил назад. Хулихэн завел двигатель своего БМВ несколько нервозно, вероятно, в надежде выпустить смертельную дозу углекислого газа в лицо Торну.
Когда Торн на обратном пути в здание вновь проходил через клетку, он увидел Дэнни Донована, который замешкался у наблюдательной площадки. Констебль в форме вел под руку молодую женщину. Приблизившись, Торн заметил, что Донован пытается заговорить с женщиной, потом, прежде чем ее увели в камеру, сунул ей что то в руку.
– Задержали дела, Дэнни?
– Похоже, не могу расстаться с этим местом.
– Теперь о Фристоуне позаботятся другие. Те, у кого есть диплом. – Торн протянул руку. Подождал, пока Донован передаст ему одну из визитных карточек, которые он сжимал в кулаке. – Навязываешь свои услуги? Ну ты и нахал!
– А в чем проблема?
– Твоя проблема в том, что ты наткнулся на меня. И что это, – он поднял вверх тоненькую, сделанную на дешевой бумаге визитную карточку, – меня просто бесит.
– Ну и флаг тебе в руки!
– Пошел вон!..
Торн направился к выходу, расставив руки и тесня Донована по направлению к металлической двери.
– Ты, видно, хочешь скоренько выйти из игры, Торн, – Донован, полуобернувшись, сделал шаг в клетку, как будто собираясь уйти. – Ты свихнулся на работе.
Торн быстро шагнул к Доновану и прижал его к прутьям решетки.
– Тебе явно пора убираться. И если в следующий раз, когда здесь появишься, я хоть краем глаза замечу, что ты угощаешься чужим чаем, – пригрозил он, – упеку тебя за кражу.
Донован дождался, пока Торн ослабит хватку, и попятился назад.
– Жизнь идет своим чередом. Возможно, к тому времени ты будешь рад любому исходу.
Когда бывший полицейский решил пройти мимо Торна, тот вытянул обе руки и с силой толкнул его. Донован с грохотом ударился о металл, решетка слегка согнулась. Мужчина уронил на пол все свои визитные карточки, когда, вытянув руки, пытался удержать равновесие.
Из «предвариловки» раздался оклик, но Торн прокричал в ответ, что все в порядке. Донован присел и постарался собрать карточки, но Торн оказался проворнее. Тяжело дыша, он отбросил руку адвоката, схватил как можно больше визитных карточек и выбросил их. Те веером разлетелись по заднему двору.
На пороге появились двое патрульных в форме. Несколько секунд они наблюдали за происходящим, потом обступили двух мужчин, возившихся на полу.
* * *
Сердце Торна продолжало бешено колотиться, когда Китсон обнаружила его в одном из кабинетов уголовного розыска на втором этаже.
– Ты не получал моего сообщения? – спросила она.
Торн одним глотком выпил чай. Еще не было двенадцати, и он размышлял над тем, не слишком ли рано для обеда.
– Извини, не утро, а дурдом!
– Я слышала.
– По правде говоря, выезд на место убийства – это цветочки, – признался Торн. – Ягодки были, когда мы вернулись в участок.
Китсон сегодня надела новые туфли, поэтому с радостью сбросила их, когда присела рядом с Торном. Начала через колготки растирать натертые пятки и большие пальцы ног.
– Слушай, я достала распечатку телефонных звонков Адриана Фаррелла.
– Что то нашла?
– Пока нет. Но там есть много интересных номеров, поэтому думаю, нам повезет. И знаешь, тут вот какое дело. Помнишь, я говорила, что буду искать связь Адриана с Люком Малленом…
– И что?
– В мобильном Фаррелла – ничего, но когда я проверила домашний – всплыл номер Малленов. И звонили не один раз.
Сердце Торна забилось еще сильнее.
– Почему же в мобильном ничего нет? Я думал, что дети никогда не выпускают из рук эти дурацкие телефоны, шлют бесконечные текстовые сообщения и тому подобное.
– У него есть мобильный, верно, но у него также есть телефон в спальне. Я думаю, он просто пытался сэкономить деньги. Он может пользоваться домашним телефоном прямо из своей комнаты и звонить, когда захочет. А счет за телефон оплатят родители.
– Что ты имела в виду, когда сказала «не один раз»?
– За последние три недели перед похищением Люка звонили раз шесть. Раньше – еще больше.
Торн откинулся за спинку стула, пытаясь переварить полученную от Китсон информацию.
– Когда Дейв беседовал с ребятами возле школы, Фаррелл заявил, что они с Люком Малленом были едва знакомы. Он знал, что парень пропал, и это все. Так было дело?
– Так. Но не мне тебе рассказывать, что он отъявленный лгун!
– Подожди. А мы уверены, что звонил именно Адриан? Может, миссис Фаррелл и миссис Маллен – члены родительского комитета или что нибудь наподобие того.
Китсон отрицательно покачала головой:
– Я спросила у его матери, родители едва знали друг друга. Перебросились парой фраз за чашечкой кофе на школьном концерте, здоровались, встречаясь у ворот школы, – не более того.
– Ладно…
Мозги Торна, затуманенные усталостью и голодом, прокручивали разные возможные версии, как сушильный барабан, доживающий свои последние денечки. Может ли похищение Люка Маллена быть связано с Фарреллом или его друзьями? Неужели мальчишку похитили потому, что ему было кое что о них известно? Если дело обстоит именно так, тогда зачем присылать видеокассету родителям Люка? И какое, черт, это имеет отношение к убийству Кэтлин Бристоу?
– К тому же разговаривали достаточно долго, – продолжала Китсон. – Минут по десять, пятнадцать.
– А что говорит Фаррелл?
– Я с ним еще об этом не беседовала. Я думала, может, ты захочешь пойти со мной и сам спросить?
Торн пробормотал «конечно», а мысли, между тем, продолжали путаться в его голове.
– И еще одно, – сказала Китсон, как будто это была запоздалая мысль, не относящаяся к делу. – Если, когда мы будем беседовать с Фарреллом, тебе удастся выжать из него имена сообщников, которые помогали ему убивать Амина Латифа, – с меня шанди.*
Они посмеялись, еще посидели. Растирая натертые ноги, грея руки о бумажные стаканчики с чаем – как любая другая пара сослуживцев, вышедших на перерыв. Переводили дух.
Торн чувствовал, что подобная возможность может представиться им нескоро. В предыдущих расследованиях бывали моменты, когда появлялось такое чувство, что он напал на след. И рано или поздно доберется до преступника.
Сейчас было совсем иначе.
Он ощущал какую то тягостную обреченность. Под ложечкой был противный холодок. Предчувствие неизбежного конца. Вопрос состоял не в том, чтобы приблизиться, и даже не в том, чтобы догнать преступников.
Торн просто чувствовал – их время на исходе.
* * *
Он не хотел причинять боль мальчишке.
Хотя это не оправдывало того, что он ранил его. Он знал, что его слова как пощечины, как удары поддых. Но он искренне не хотел этого. Разумеется, все было намного сложнее… и намного проще. Он хотел сделать больно другому человеку. Тому, кто должен был увидеть, как сильно страдает любимый ребенок. Им будет в тысячу раз больнее.
Это заставит их задуматься, не так ли? Заставит их посмотреть на вещи по другому.
Этот план был так прост, но с тех пор как он стал осуществлять его, чувствовалось, что он теряет контроль над ситуацией. Сейчас он и сам не знал, сработает ли все так, как он задумал. Все вышло из под контроля. Он вышел из под контроля.
Но, по крайней мере, он зашел не так далеко, чтобы не отдавать себе отчет в происходящем. Он отдавал. Он столько раз это видел собственными глазами: виновники автомобильных катастроф, которые разрушают жизни, – свою собственную и всех вокруг себя. Никчемные неудачники и невезучие идиоты, чьи слезы были неподдельными, от чьих страданий в комнате становилось нечем дышать, но которые так и не могли осознать, что это не умаляет их вины.
«Я никому не хотел причинить боль…»
Он прекрасно знал, что совершил ужасные вещи. Что благие намерения не стоят ничего, если твои руки в крови, а из подвала доносится шум. И что он не имеет ни малейшего понятия, чем это все закончится.
В противоположном конце поля звонили колокола.
Он сидел и размышлял над тем, чтобы придумать некий вариант развязки самостоятельно. Если он просто откроет дверь и уйдет, события будут развиваться довольно быстро. Мальчишка побежит на звон колоколов, к тому месту, где есть телефон, и все закончится.
Но это был сущий вздор, потому что слишком много всего произошло, чтобы вот так просто закончиться. Сделанного не воротишь. Но было приятно осознавать, что не только он платит по счетам.
Когда звон колоколов наконец стих, он опять услышал всхлипы. Они раздавались из под пола: икающие, безысходные рыдания, надрывавшие душу.
Он закрыл глаза, старясь забыть о том, какой он глупец, до тех пор, пока сам не поверил, что всхлипы, которые он слышит, – просто звук воды и ржавых труб.
Люк
В школе Батлерс Холл религия считалась чем то само собой разумеющимся. Это была не церковная школа как таковая, но каждый день на собраниях пелись церковные гимны, и хотя насильно это не навязывалось на уроках Закона Божьего, но считалось, что школьники принадлежат к англиканской церкви, если чьи либо родители не заявляли о другом вероисповедании.
Он знал, что капеллан выступит с речью. Вероятнее всего, что то о заблудших овцах. Что учителя, склонив головы, будут стоять в линию на возвышении и каждое утро возносить за него молитвы.
Сейчас он сам стал читать молитвы.
Он забивал себе голову всякой ерундой, пытаясь стереть из памяти то, о чем не желал думать. Пытался размышлять о посторонних вещах, когда этот человек разговаривал с ним и позже, когда он замолкал и уходил. Вспоминал порядок следования улиц и станций метро. Правила игр, в которые они играли с Джульеттой, когда были детьми. Имена своих старых мягких игрушек… Думал о чем угодно.
Господь тоже приложил к этому руку.
Ни его мама, ни отец не были сильно религиозными, а Джульетту вообще, казалось, если что то и привлекает, то сатанизм. Ему же всегда нравилась сама основная идея веры, то, что она символизирует. Не скажешь ведь, что любовь и сострадание – это плохо. И кое что в Библии тоже верно, если ты относишься к этому не более чем как к отличной притче.
Однажды он видел передачу по телевизору о том, почему плохое случается с хорошими людьми; о парне, который сделал так много, участвуя в благотворительности, а потом неизлечимо заболел; о супружеской паре, которая каждые пять минут ходила в церковь, но чья дочь пропала. Они все говорили о том, что страдания – участь христианина, и все, через что им приходится проходить, – это испытание их веры. Просмотрев передачу, он подумал о том, что они, вероятно, просто вынуждены говорить именно это. Он решил, что если бы он верил в Бога и когда нибудь подвергся подобным испытаниям, то с треском бы их провалил.
Но он не верил или верил не на самом деле. В любом случае он знал, что в его страданиях виноват некто другой, а именно человек по ту сторону двери в подвал. Поэтому молитва не повредит, ведь так?
Он подозревал, что школьный капеллан, возможно, и осудил бы вынашивание таких неистовых планов. К тому же он, конечно, тщательно разрабатывает эти планы, но это не значит, что у него будет возможность их реализовать. Помнил он также некоторые притчи, прочитанные в Ветхом Завете, на фоне которых блекла даже компьютерная игра «Большая автомобильная кража». Он знал, что у Бога нет проблем с кровью и молниями, с убийством тех, кто этого заслуживает.
Размышляя над этим, он мог просить Бога о единственной приемлемой вещи – дать ему шанс.
Какое то время он молился, потому что знал: люди прибегают к молитве как к последнему средству. Потом он утер слезы и сопли. Вернулся к отвлекающим внимание маневрам и умственной зарядке.
Имена всех одноклассников, в алфавитном порядке, туда и обратно. Планеты и их спутники. Его игрушки.
Динозавр. Кролик Багз Банни. Коричневый медвежонок по имени Гризли…
* Шанди – смесь пива или портера (черного пива) с лимонадом или безалкогольным имбирным пивом.
|
| |
| |
| Админ | Дата: Суббота, 09.07.2011, 00:49 | Сообщение # 23 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава двадцатая
Портер взяла себе за правило никогда не смотреть в лицо родственникам погибших.
И дело было совсем не в страданиях. Портер привыкла видеть лица, изборожденные глубокими складками, – следами боли и страданий. С этим она сталкивалась практически каждый день. Но на тех лицах все же читалась надежда – надежда на то, что кошмар скоро закончится, что она или кто то из ее коллег хорошо выполнит свою работу и их любимые и родные вернутся домой. Случалось и такое, что эта надежда угасала, – видеть это было ужасно, но куда ужаснее было отсутствие этой надежды.
В глазах тех, кому приходилось опознавать труп, часто до самой последней секунды теплилась надежда. Надежда на то, что это какая то чудовищная ошибка. Что в полиции что то напутали. Что жена, или муж, или ребенок – до сих пор живы. Разумеется, бывали случаи, когда сомнения в личности погибшего были вполне серьезными, и тогда ее работа заключалась как раз в том, чтобы смотреть внимательно. И в такие минуты она не единожды видела, как надежда возрождается. Видела она и крушение надежд, видела, как в один миг надежду хоронят, как надежда угасает задолго до того, как вынесен окончательный вердикт.
Поэтому больше Портер в их лица не смотрела. Она опускала глаза в тот момент, когда угасали последние искорки надежды.
Позже она сидела с родными на коричневой пластмассовой скамье возле входа в морг. Фрэнсис Бристоу и его жена приехали из Глазго утренним поездом. Крепко прижимая к себе сумки с туалетными принадлежностями, они были похожи на смущенных туристов, которые сели не на тот поезд.
– У вас есть где остановиться? – спросила Портер. – Может, у кого то из родственников?
Джоан Бристоу сидела на дальнем конце скамьи. Она посмотрела на мужа, который сидел посередине, потом слегка подалась вперед, чтобы видеть Портер.
– Мы еще толком не знаем, что будем делать. Как долго тут пробудем.
– Я посмотрю, что можно для вас сделать, – сказала Портер.
– Понимаете, мы не знали…
На коленях у женщины лежало модное шерстяное пальто. Брат Кэтлин Бристоу сидел, словно кол проглотил, и смотрел прямо перед собой, как будто изучал каждую выбоину и трещинку в бледно желтой стене. На ногах – начищенные ботинки, сам одет в костюм с галстуком. У него были густые пожелтевшие волосы, а голубые глаза, так же как и у его жены, были полны слез. На носу очки. Вероятно, ему было лет семьдесят, на несколько лет старше сестры, но Портер не могла сказать, были ли они похожи. Она плохо рассмотрела фотографии в спальне и не могла сравнивать лицо живого человека с гримасой смерти на лице Кэтлин Бристоу.
Внезапно старик заговорил, как будто прочитал мысли Портер.
– Я не понимаю, откуда эти синяки вокруг носа? – спросил он. – Все лицо черное, как будто ее били.
Он говорил тихо и у него был сильный шотландский акцент, поэтому Портер приходилось как следует прислушиваться. Он стал крутить пальцем перед собственным лицом, что то показывая на нем.
– И что то еще вот здесь… что то не так с ее ртом.
Супругам рассказали, как погибла Кэтлин Бристоу, и перед опознанием предупредили, что на лице имеются повреждения. Портер колебалась, по ряду причин не желая объяснять Фрэнсису Бристоу, от чего именно пострадало лицо его сестры во время убийства.
У Джоан Бристоу акцент был менее заметен, чем у мужа.
– Фрэнк, откуда полиции знать такие вещи, – она сжала руку мужа и посмотрела на Портер. – Я права, дорогая?
Портер кивнула, с благодарностью хватаясь за соломинку и не сводя глаз с пальца Фрэнсиса, который продолжал чертить фигуры в воздухе.
– Почему я упомянула других родственников? Мы первыми позвонили вам, поскольку именно вы заявили о ее исчезновении. Мы предполагаем, что детей у нее нет…
– Детей нет, – подтвердил Бристоу.
И опять в разговор вмешалась его жена. Она покачала головой и сказала мягко, как будто это была еще одна маленькая трагедия:
– Понимаете, Кэт никогда не была замужем. Она много лет жила с одним «другом». – Она посмотрела на Портер, на случай, если та не поняла, что слово «друг» она взяла в кавычки.
Портер ее отлично поняла.
– Понятно. Тогда, может, вы могли бы позже сообщить нам координаты этого друга, чтобы мы могли ему сообщить о ее смерти.
– По правде сказать, не думаю, что у нас есть его координаты.
– Кэт была вещью в себе, – добавил старик. – Она была очень скрытной.
Он теребил руками лацкан пиджака, вспоминая.
– Приблизительно раз в год она приезжала домой, в Глазго, или же мы иногда ездили к ней на выходные.
– Тяжело, когда живешь так далеко, – заметила Портер.
– Вы правы. Однако были вещи, о которых мы никогда не говорили, понимаете?
– Успокойся, дорогой, не стоит сейчас об этом.
– Какая глупость, если разобраться!
– Проводить все время на работе, участвовать в судьбах других людей, а свою держать в секрете, понимаете? – Джоан наклонилась к мужу, изо всех сил стараясь изобразить какое то подобие улыбки; она беспокоилась за него: несмотря на сильную и волевую натуру, Фрэнсис Бристоу был явно потрясен случившимся.
Они сидели, наблюдали за уборщицей с электрическим полотером, прислушивались к смутно доносившемуся телефонному разговору и неуместным в таком месте взрывам смеха, которые раздавались из комнаты дальше по коридору. Портер открыла было рот, отчаянно желая что то сказать, чтобы перекрыть смех, но Джоана ее опередила.
– Может, это один из тех безумцев? – спросила она. На ее лице было написано сожаление, а в голосе слышалось отчаяние. – Один их тех, кого выпускают из лечебницы, когда они все еще нездоровы. Постоянно читаешь о подобных вещах.
– Пока еще рано об этом говорить.
– За долгие годы работы Кэт пришлось общаться со многими душевнобольными. Как вы считаете, это мог совершить кто то из них?
Положа руку на сердце, Портер понятия не имела. Она считала, что кто бы ни убил Кэтлин Бристоу, он явно был не в себе. Хотя позже, если убийца будет найден, экспертиза даст заключение, страдал ли он «психическими отклонениями». Луиза, правда, полагала, что сама процедура установления подобного диагноза, по меньшей мере, странна. Один адвокат как то пытался объяснить ей правила установления психической вменяемости обвиняемого, приведя такой пример: если человек бросил ребенка в костер, будучи уверен, что бросает бревно, – он невменяем и освобождается от уголовной ответственности. Совсем другое дело, согласно закону, если он бросил ребенка в огонь, зная, что это ребенок. Портер посчитала это абсурдом, о чем так и заявила адвокату. По ее мнению, человек, который отдавал себе отчет, что ребенок – это ребенок, и совершил подобное, должен совсем выжить из ума. Адвокат лишь усмехнулся, как будто такая трактовка делала данную коллизию сложной… и захватывающе интересной.
Она вспомнила, что сотрудник службы надзора за условно освобожденными Питер Ларднер говорил о намерении. Если встречается нечто среднее, тогда применяется один из чуть ли не сотен параграфов об ограниченной ответственности.
– Однако полиции придется ответить на вопрос «почему», не так ли? – спросил Бристоу.
– А какой смысл, дорогой? Просто судьба, – отозвалась его жена.
Старик покачал головой. Его голос внезапно сорвался на фальцет и дрогнул:
– Безумец он или нет, интересно узнать, что происходило в его голове. – Он потер подбородок, поскреб щетину, серебрившуюся сединой. – Что заставило его выбрать именно нашу Кэтлин?
Портер не смотрела на их лица, когда они увидели тело, и не говорила пышных речей. Она произнесла только то, что положено: сообщила Фрэнсису Бристоу, что на настоящий момент они как раз занимаются этим вопросом, она постарается сделать все возможное и будет держать их в курсе.
Она также дала обещание и себе – обещание, которое дают люди, подобные Тому Торну. Дают, нарушают и живут с этим.
Конечно, вопрос о возвращении Люка Маллена оставался ее главной задачей.
Разумеется, если было еще кого спасать. Но к каким бы результатам ни привело расследование похищения, она сделает все от нее зависящее, чтобы дать человеку, сидящему рядом с ней, определенный ответ. Она даст ему точный ответ, почему умерла его сестра. А узнает она это от самого убийцы.
Портер уже собиралась представить старикам человека, который в дальнейшем о них позаботится, и откланяться, когда почувствовала, как ее руку тихонько сжала чья то рука. Когда она подняла глаза, Фрэнсис Бристоу опять смотрел прямо перед собой, старясь скрыть слезы.
Она проследила за его взглядом, и так они и сидели какое то время, глядя на женщину с полотером.
– Констебль Холланд?
– Слушаю…
– Старший инспектор Ропер из отдела специальных расследований. Вы оставили сообщение.
Холланд отложил бутерброд.
– Оставлял, – он сделал глоток воды из бутылки, чтобы быстрее прожевать. – Спасибо, что так быстро со мной связались, сэр.
– У меня есть пять минут.
– Я просто хотел вам сообщить, что сегодня ранним утром было обнаружено тело Кэтлин Бристоу.
Повисла пауза – вероятно, Ропер пытался вспомнить, кто это.
– Бедняжка, – наконец произнес он. – Господи…
– Ее убили, сэр.
Повисла еще одна пауза. Эта была явно рассчитана на то, чтобы произвести впечатление.
– Что ж, я полагаю, вы вряд ли бы позвонили мне, если бы она мирно отошла в мир иной, сидя перед телевизором.
– Верно.
– Как она была убита?
– Кто то вломился к ней в дом и задушил ее.
– Мило.
– Складывается впечатление, что она хранила много документов, – сказал Холланд. – Весь шкаф забит материалами из старых дел, которые она вела, и протоколов комитета.
Холланд откусил от бутерброда еще один маленький кусочек, пока ожидал ответа. Он слышал, что на другом конце провода звучит классическая музыка.
– Вы полагаете, что это убийство связано с похищением, которое вы расследуете, так? С Грантом Фристоуном? С Сарой Хенли?
– На данный момент возможны любые предположения.
– Значит, вы позвонили, чтобы просто поставить меня в известность?
– Сэр?..
Музыкальный фон создавал впечатление, что его собеседник говорит в этот момент по другому телефону, заставляя его ждать ответа.
– И даже не станете предупреждать меня, чтобы я проверил, хорошо ли у меня заперты все окна и двери?
– Я предполагаю, что вы их в любом случае проверили бы, сэр. И без моего предупреждения, – ответил Холланд.
– Тебе подарочек… – Торн бросил целлофановый пакет на стол перед Адрианом Фарреллом.
– Ваши двадцать четыре часа истекают примерно через девяносто минут, – заметил Уилсон.
Китсон взглянула на часы:
– В четыре тридцать восемь.
Фаррелл выглядел уставшим и напряженным. Он протянул руку и придвинул пакет поближе к себе, пока Китсон и Торн занимали свои места.
– Поскольку время истекает, я уже переговорила со своим начальником, – продолжила Китсон, – и заверила его, что усердно, но несколько второпях выполняю свои прямые обязанности в отношении данного дела…
Адвокат жестом показал миссис Китсон, что пора закругляться.
– По сути, я имею право продлить задержание на шесть часов, – улыбнулась она Фарреллу. – И ты останешься здесь до без двадцати одиннадцать, если я так решу.
Лицо Фаррелла потемнело, когда он достал содержимое пакета.
– И не говори, что мы о тебе не заботимся, – предостерег Торн.
Мальчишка оттолкнул «подарочек» Торна на другой конец стола.
– С ума вы тут посходили!
Торн взял одну из парусиновых туфель на резиновой подошве и внимательно ее осмотрел. Сбоку к ней была скотчем приклеена эмблема «Найк».
– Считай, как тебе хочется.
Том положил туфли снова в пакет.
Комнату для допросов недавно модернизировали, поставив сюда компьютер. Китсон загрузила новые диски, надиктовала вступление и начала запись.
Торн больше не стал попусту терять время.
– Как близко ты знаком с Люком Малленом? – задал он вопрос.
Казалось, Фаррелл искренне недоумевает:
– С тем исчезнувшим парнем?
– Ты сказал полицейским, когда они беседовали с тобой в школе, что вы едва знакомы.
– Тогда почему вы опять задаете мне этот вопрос?
– Ну, скажем, потому, что ты был не очень то откровенен с нами в других вопросах. Мы думаем, что и в этом ты нам тоже солгал.
Во рту у Фаррелла была жвачка. Он языком продвинул ее между зубами.
– Это имеет отношение к делу об убийстве, не так ли? – Уилсон взглянул на Китсон. – Очень на это надеюсь.
– Вероятно, ты знаком с ним немного ближе, чем нам рассказал, – заявил Торн.
Уилсон начал строчить что то в своем блокноте.
– Думаю, Адриан, лучше не отвечать на данный вопрос.
Фаррелл поднял руку. Негнущимися пальцами причесал волосы и стал рывками взбивать пряди торчком.
– Все в порядке, – ответил он. – Он на год младше меня, поэтому у нас мало общих интересов. Мы не играли в одной команде. Мы даже не соседи. Могли перекинуться словечком на спортплощадке, не более того.
– И ты никогда не звонил ему домой?
– Нет! – он выглядел шокированным, как будто его заподозрили в чем то ужасно нехорошем.
– А если подумать лучше, Адриан?
Было похоже, что Фаррелл занят именно тем, что ему посоветовал сделать Торн. Он щурился и ерзал на стуле, и, хотя выражение его лица оставалось дерзким, когда он вновь заговорил, в голосе слышалось уже меньше уверенности.
– Ну да, может, я и звонил ему пару раз.
– Зачем ты звонил?
– Он был очень умным парнем, разве не так? Мне нужно было помочь справиться с домашним заданием.
– Я думал, что смышленый парень – это ты.
– Да я звонил то всего раз, может, два.
Китсон достала из сумочки распечатку телефонных разговоров, начала водить пальцем по отмеченным маркером пунктам и читать:
– 23 ноября прошлого года, с 8:17 до 8:44. 30 ноября, 9:05– 9:22. 14 января текущего года, 12 февраля. Потом еще один звонок, 17 февраля, продолжительностью почти час…
– Должно быть, частенько тебе нужна была помощь, – заметил Торн.
Лицо Фаррелла, как перед тем голос, утратило всякую уверенность. Он откинулся назад, покраснел, и, казалось, вот вот с его лица сползет натянутая улыбка.
– Это бред! – заявил он. Он повернулся к Уилсону: – Больше я ничего не скажу.
– Просто это кажется нелепым – врать о такой мелочи.
Фаррелл упорно изучал поверхность стола.
Торн взглянул на Китсон и по ее лицу понял, что Адриан Фаррелл нервничает как никогда.
– Вероятно, следует вернуться к этому позже, – дал Торн задний ход. – Мы не хотели бы, чтобы мистер Уилсон потом говорил, что мы тебя запугивали.
Уилсон откинулся на стуле и щелкал кнопкой своей дорогой авторучки.
– А в школе у вас знакомы с «травлей»? – спросил Торн. Он не стал дожидаться ответа. Ему уже стало ясно, что их беседа будет скорее напоминать монолог. – В школах всегда кого то третируют, разве нет? От этого явления нельзя полностью избавиться, потому что один два ученика всегда чем то недовольны.
Говорят, что в этом – главная причина хамства? Или я не прав? Просто им так хочется! Если желаешь знать мое мнение, то же происходит и в жизни, когда «травлю» выносят за пределы школы. Подобные, так сказать, личности пытаются самоутвердиться, ударив человека на улице. Нападают на совершенно незнакомых людей, потому что те не так посмотрели или, как им показалось, «не проявили должного уважения». Они калечат, уродуют и убивают человека только за то, что он черный, или гей, или носит не те туфли. А потом, когда их арестовывают, уверяют себя, что они проявляют благородство, отказавшись доносить на своих сообщников.
– Просто назови нам их имена, – сказала Китсон. – Назови, и мы прекратим это хамство.
– Дело в том, что я в определенной степени даже могу тебя понять, – продолжал Торн. – Можно назвать эти преступления «безнравственными» или «злонамеренными», или как там еще захочешь, но обычно все, в конечном счете, упирается в обычную невоспитанность. И никто из нас от этого не застрахован, согласен? Хотя, конечно, существует некая шкала, – он пальцем провел линию вдоль крышки стола. – Я считаю себя толерантным – разумеется, так оно и есть. Большинство из нас считает себя терпимыми. Но время от времени меня посещают мысли, которые я не решился бы высказать вслух. Не знаю, откуда что берется, как туда попадает, но я бы солгал, если бы сказал, что я даже в мыслях всегда сдержан. Сам я никогда не опушусь до такого поведения и считаю людей, которые совершают подобные преступления, негодяями, хулиганами и так далее… Но я знаю, почему это происходит. Я понимаю, что они просто менее воспитанны, чем я.
Он несколько секунд помолчал, наблюдая, как вспыхивают красные цифры на электронных часах над дверью.
«43…44…45…»
– То же, что произошло с Амином Латифом, несколько иное дело. – Торн покачал головой. – Тут должно быть что то другое. Я даже не уверен, что хочу понимать, почему так можно было поступить. Начало потасовки не трудно представить, я как раз об этом только что рассказывал. Это невежество, попытка почувствовать себя лучше – просто и ясно. Амин с приятелем стояли на автобусной остановке и не прятали глаза, когда ты со своими приятелями попытались заставить их отступить. Может, они что то сказали – поэтому вы их ударили, верно? По крайней мере, Амина ударили, потому что его другу удалось убежать. В итоге осталось трое против одного. Неплохие шансы для таких крепких мужчин, как ты и твои приятели, да?
Фаррелл, балансируя на стуле, наклонился вперед. Он что то прошептал. Его руки были сжаты в кулаки и прижаты к бокам.
Китсон наклонилась, пытаясь поймать взгляд Фаррелла.
– Просто имена, Адриан. И покончим с этим!
– Ты уже не девственник, не так ли? – Еще один риторический вопрос. Торн тут же продолжил: – Господи! Уверен, что нет. В твои то семнадцать! Тебе известно, что такое секс? В идеале это, конечно, любовь. Однако будем до конца честными – в большинстве случаев это вожделение, и только. Иногда привычка, дурман, тоска… Но то, что произошло с Амином Латифом, не подпадает ни под одно из этих определений, разве нет?
«36…37…38…»
– Давай на минуту представим, что тебя не было той дождливой ночью на той автобусной остановке. Я расскажу тебе, что там произошло, что нам доподлинно известно из показаний Набиль хана и на основании других улик. Я расскажу тебе, а ты ответишь мне: имеем ли мы хоть малейшее преставление о том, что произошло? По рукам? Слушай, дело сделано, вот что странно. Азиатская скотина полуживая лежит в грязи – так почему бы всем троим просто не уйти, верно? Может, один или двое уже и готовы идти, но здесь не они командуют парадом, а у «командира» другие планы. Он хочет преподать наглой сволочи настоящий урок. Поэтому он втягивает его на тротуар и переворачивает на живот. Расстегивает ремень Амина Латифа и стаскивает с него джинсы. Ты внимательно следишь за моим рассказом?
Фаррелл начинает дышать глубже, тяжелее…
– Потом спускает свои штаны, трусы. К этому моменту, думаю, его товарищи уже отошли подальше. Они не хотят иметь с этим ничего общего. Возможно, они кричат ему, чтобы он бросил свою затею, что он грязный извращенец, но ему самому к тому времени уже на все наплевать. Он больше не может думать ни о чем другом. Его уже понесло: вот он достает свой крошечный член… Вот становится на колени…
– Уж глупее ты ничего не мог придумать… – добавила Китсон. – Пытаясь вставить его Амину Латифу.
– Если мы арестуем Дамьена Герберта и Майкла Нельсона и окажется, что они – те, кого мы ищем, они подумают, что сдал их ты, не иначе.
«12…13…14»
– Но азиатская сволочь – именно так его назвали в начале драки – оказывает сопротивление. Пока все его увечья – пара сломанных ребер. Пока еще кусок дерьма, который опустился на колени, может встать и уйти, и тогда он получит намного меньше, чем пожизненное заключение. Но он решает по другому. И Амин Латиф делает свой выбор: он сопротивляется, отказывается оторвать свою задницу от тротуара, отказывается подчиниться этому животному, которое пытается его изнасиловать, доказать, какой он настоящий мужик. Поэтому животное в конце концов сдается. Оно поднимается на ноги и пытается взять себя в руки. И дрочит под ржание своих приятелей. Еще не успев кончить, он начинает бить ногами свою жертву в бок и по голове. И не останавливается до тех пор, пока Амин Латиф не замирает. Лежа в грязи. Весь мокрый от дождя, крови и спермы…
Когда Фаррелл внезапно поднял глаза, стало ясно, что он уже некоторое время беззвучно плачет. Горловина его свитера потемнела от слез. Рыдания вырвались из его груди, когда он стал браниться и биться в истерике, как будто его охватил огонь. Он обзывал их суками и гандонами, яростно оттолкнул Уилсона, когда тот протянул руку и попытался положить ее Фарреллу на плечо.
Ни Китсон, ни Торн не могли с уверенностью сказать, только ли на них была направлена эта вспышка ненависти за все происходящее, за положение, в котором он по их милости оказался. Слезы, которые струились по его липу, пока он бился в конвульсиях, яростно выкрикиваемые ругательства, были направлены и на себя самого, по крайней мере, отчасти. За то, что он совершил.
За то, каким он был.
Китсон пришлось повысить голос, чтобы закончить допрос.
Фаррелл продолжал ругаться и хрипеть, пока они запечатали диски и позвали в комнату конвоира.
Было так приятно вечерком насладиться кружечной пива на летней веранде «Дуба» или побродить по крошечным скверикам у соседних домов.
Торн с Китсон направились назад в Пиль центр и первые несколько минут молчали. Торн видел, что Китсон печалится из за того, что ей никак не удается вытянуть из Фаррелла имена. Сам он размышлял над нетривиальным окончанием допроса и над еще более странной реакцией мальчика на вопрос о его звонках Люку Маллену.
– Откуда все это берется? – удивлялась Китсон. – То, как он обошелся с Латифом.
– Думаешь, он сам подвергался насилию?
– Не знаю. Я просто ищу объяснение происходящему.
– А как насчет его отца?
– Я к нему не очень то присматривалась, поэтому ничего определенного сказать не могу.
Они перешли дорогу и, подходя к пункту охраны, достали свои удостоверения.
– А что ты там, на допросе, говорил о мыслях в своей голове? – Китсон пристально посмотрела на Торна. – Ты просто выдумывал?
– Хотелось бы надеяться, что да. Большей частью. Но все мы не без греха, правда? – Он показал свое удостоверение и вошел внутрь. – Если я вижу человека со шрамом на лице, я начинаю представлять, откуда он у него взялся, и говорю себе: наверно, он агрессивный, жестокий. Я никогда не рассматриваю его как жертву. А разве когда женщина видит, что к ней вечером приближается молодой негр, она не боится, что он на нее нападет и ограбит?
– Служба заставляет тебя видеть в людях самое плохое, – заметила Китсон.
– Однако это своего рода предубеждения, я прав?
Прежде чем войти в Бекке хаус, они на минуту остановились и наблюдали за группой вновь прибывших «клиентов» в спортивных костюмах, которые гоняли мяч по футбольному полю. Все в них так и дышало агрессией.
Он перехватил Портер в машине, когда она возвращалась на место убийства Бристоу в Шепардз буш.
– Подожди минутку, я за рулем…
Торн слышал вой сирены. Он догадался, что она сделала телефон тише, зная, что вождение автомобиля без должного внимания и осторожности может стоить обычному детективу нескольких часов ареста.
– Отлично, теперь я в твоем распоряжении.
Торн рассказал ей о допросе Адриана Фаррелла и об уклончивом ответе мальчишки, когда ему предъявили распечатку телефонных переговоров.
– Он нес какую то ерунду, – сказал Торн. – Как жаль, что у меня нет ни одной мысли о том, что это может значить.
Портер что то ответила, но связь прервалась и Торн услышал лишь какие то отрывки. Он попросил ее повторить.
– Возможно, это не он звонил Люку.
– Мы уже проверили родителей…
– А что, если в семье процветает расизм? Может, Тони Маллен тайный член нацистской партии, а отец Фаррелла звонит ему, чтобы организовать митинг или что то вроде этого.
– Китсон проверяла. Они едва знакомы.
– Он мог звонить его сестре, Джульетте.
Торн выпрямился, сидя за столом. Такое ему в голову не приходило.
– Хорошо… Но зачем ему врать? Он был так самоуверен, когда его обвинили в убийстве, даже сейчас, когда ему известно, что он у нас на крючке. Почему такая реакция? Зачем начинать выкручиваться? Только ради того, чтобы мы не узнали, что он встречается с Джульеттой Маллен?
– Потому что ей четырнадцать, – ответила Портер. – Если он с ней спит, именно так он и должен был реагировать. Это так по мужски: уважение к даме и тому подобное. Если его посадят за убийство Латифа, он сядет – и пусть все горит синим пламенем, разве нет? Он будет молчать ради своих приятелей, таких же идиотов, которые думают, так же как и он сам, что Фаррелл – герой. А интимная связь с малолеткой совсем не соответствует имиджу героя.
Это была запутанная логика, которая, как и все остальное в деле, пока не поддавалась ясному истолкованию. Торн пообещал Портер попозже заехать к Малленам и поговорить с Джульеттой. Луиза посоветовала сделать это с глазу на глаз. Потом Том спросил о ее планах, смогут ли они увидеться.
– Я не знаю, как долго задержусь в доме Кэтлин Бристоу. Надеюсь, эксперты уже закончили. Я хочу внимательно изучить шкафы с документами. Может, их содержимое даст нам ключ к тому, что пропало.
– Как прошло опознание тела братом и его женой?
Раздался вздох, шум с улицы; прежде чем ответить, она несколько секунд молчала. Торн понял, что задал не самый умный вопрос.
|
| |
| |
| Админ | Дата: Среда, 19.10.2011, 00:05 | Сообщение # 24 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава двадцать первая
Импровизированная сцена была установлена в комнате его отца, окна которой выходили на улицу.
Сидя на единственном стуле, Торн слышал голоса, раздававшиеся из за наспех сделанного занавеса, – его отец со своим другом Виктором готовились к выходу. Торн оглянулся на старые мамины часы, стоящие на каминной полке. Ему нужно было возвращаться на работу, и на это все у него действительно не было времени.
– Вы еще долго там?
Его отец из за занавеса проорал в ответ:
– Оставь свой чертов парик!
Торн замер, когда увидел, что из под плотного черного материала клубится дым. Он встал и побежал к занавесу, но понял, что не может к нему дотянуться. Он рвался на свежий воздух и кричал своему отцу, находящемуся по ту сторону занавеса, чтобы он выходил.
– Успокойся, – ответил отец. – Сядь. Мы будем готовы через минуту.
– Тут дым…
– Нет, блин, тут никакого дыма!
– Хватит ругаться.
– Как же тут не ругаться!
Занавес поднят, Торн падает на стул, когда отец с Виктором делают шаг вперед сквозь пелену искусственного дыма, доходящего им до пояса.
Джим Торн ухмыльнулся и подмигнул:
– Говорил же тебе, это не дым, сосунок!
Само по себе представление оказалось неплохим.
Виктор подошел к пианино и начал играть. Отец Торна запел, но эффектное начало было смазано, когда он практически сразу забыл слова и стал отчаянно переигрывать, потом сказал: «Завязывай!», потому что посчитал это пустой тратой времени. Затем они перешли на свой жаргон…
– Тебе известно, что на разработку «Виагры» тратится больше средств, чем на борьбу с болезнью Альцгеймера?
– Это ужасно, – заметил Виктор.
– Ты мне это говоришь! У меня член постоянно стоит, а я не могу вспомнить, что с ним нужно делать!
И дальше в таком же роде. Все обычные шутки, которые сыплются без перерыва одна за другой; Виктор в роли простачка радостно подыгрывает своему старинному другу. Всякая чепуха из уст отца Торна о том, что болезнь Альцгеймера не так уж и плоха: по крайней мере, ему не приходится смотреть повторы программ по телевидению, он может сам спрятать свои же пасхальные яйца и всегда встречает новых друзей.
– Пока ты не забываешь и своих старых, – заметил Виктор.
– Ну, еще бы! – Мгновение. Взгляд. – А ты кто такой?
Торн наслаждался каждой минутой этого представления, с радостью видя, как счастлив его отец. Торн забыл о времени и работе, которая его ждет, пока эти проявления провалов памяти, которые он так всегда опасался увидеть, трансформировались в нечто комичное. Пока его отец не сводил с него своих сияющих глаз, выражающих притворное недоумение.
Торн засмеялся и зааплодировал еще одной безнадежно устаревшей импровизации. Звук его аплодисментов замер, как по сигналу, когда его отец повернулся к Виктору и громким шепотом уголком рта произнес:
– Я их убиваю.
– Ты горишь, Джим.
– Ты чертовски прав! Горю!
Торн засвистел, когда старик повернулся и взору зрителей предстало искусно вышитое цветное пламя на спине его пиджака. Он затопал ногами, когда Джим Торн начал танцевать, двигая бедрами и вращая плечами, отчего казалось, что пламя медленно ползет вверх по его спине.
– Папа…
Его отец обернулся и посмотрел на сына:
– Не паникуй, сынок! Все совсем не так, как кажется.
Но внезапно Торн понял, что языки пламени настоящие, что они прожигают синтетический костюм отца и сжирают находящуюся под ним плоть.
Он мог явственно ощутить, насколько реален этот запах.
Он потянулся, чтобы нажать большую красную кнопку, расположенную возле его стула, и тут зазвонил звонок. Оглушительно громко, но звук стихал – совсем как его аплодисменты – каждый раз, когда говорил его отец.
– Это настолько грубо!
– Что именно? – спросил Виктор.
Торн закрыл уши ладонями. Он не слышал, как кричал отцу, чтобы тот заткнулся и убирался отсюда, умолял Виктора о помощи.
– Чертовски смешно звучащий фургончик с мороженым, – ответил Джим Торн.
– Это пожарная тревога, ты, старый тупица!
– Не стоит делать поспешных выводов.
– Нам нужно сейчас же уходить. Это пожарная тревога!
Улыбку отца Торн видел сквозь венец языков пламени. Несмотря на болтовню, было слышно, что его голос надтреснул, что потрескивают горящие волосы.
– Пожарная тревога, Том? Ты уверен?
Торн поднял голову и потянулся к телефону, отгоняя череду бесконечных видений, которые повисли между ним и крышкой стола.
– Ты спал?
– Нет…
– Из тебя плохой лжец, – заметил Хендрикс. Он что то уловил в голосе Торна. – Тот же сон?
Торн выпрямился, потом медленно встал.
– Можно сказать и так, – ответил он. Охнул, когда стал крутить головой. Его спина дала о себе знать, и он чувствовал, как будто кто то наступил ему на шею.
– Жаль, что у меня совсем нет времени вздремнуть, – поддел Хендрикс.
– День был очень тяжелый.
– И у тебя, и у меня – у обоих, приятель.
– Да, извини. Я чуть не забыл, что ты тоже выезжал сегодня утром.
– Поверь мне, лучше бы не выезжал. Иногда я жалею, что занялся медициной. Когда думаю, что следовало бы послушать родителей и упорно заниматься, чтобы стать артистом балета, как они мечтали.
Подобные комментарии в исполнении Хендрикса с его монотонным манчестерским акцентом редко когда не поднимали Торну настроение. Видение постепенно исчезло, но запах до сих пор стоял отвратительный…
– Ничего неожиданного при вскрытии не выявлено?
– Совсем ничего, если говорить о причинах смерти. Хотя в желудке Кэтлин Бристоу я обнаружил большую опухоль. Даже не знаю, была ли она в курсе.
Женщина уже умерла, поэтому было не совсем понятно, почему это так огорчило Торна.
– В котором часу ты будешь дома? – поинтересовался Хендрикс.
Торн взглянул на часы. Почти половина восьмого. Он проспал где то полчаса, но, когда он закрывал глаза, за окном еще было светло. А сейчас уже начинало темнеть. С Бригстоком он согласует свое отсутствие, и, принимая во внимание, что он полностью выдохся после нескольких восемнадцатичасовых дежурств подряд, вряд ли кто возразит – ведь он вкалывал, как проклятый.
– Мне нужно заехать в Аркли, но это не займет много времени. Думаю, в половине десятого, в десять я буду дома.
– Может, позже встретимся в «Принце»? Сыграем пару фреймов в пул?
Торн до сих пор не был уверен, увидятся ли они сегодня с Портер, но посчитал, что Хендрикс не обидится, если получится так, что Торн подведет и не придет.
– Почему бы и нет? Я все равно не буду спать…
– Если только ты не будешь прикрываться больной спиной, когда я одержу верх. Пять фунтов фрейм?
Открылась дверь, и Ивонна Китсон прошла к своему рабочему месту. Лицо ее говорило о том, что еще чуть чуть – и она пошлет эту работу к черту. Она бросила свою сумку, зажгла лампу, потом подошла к стене и облокотилась о нее. Было видно, что она хочет поговорить. Хочет, чтобы Торн о чем то узнал.
– Фил, мне нужно идти. Я позвоню, когда буду дома.
– Ладно. Увидимся.
– У тебя все в порядке?
– Да, все отлично, – заверил Хендрикс.
Из него был такой же лгун, как и из Торна.
– Ты слишком заводишься из за этого дела, потому что считаешь, что в прошлый раз все испортила, – сказал Торн, когда положил трубку.
– Ошибаешься, – возразила Китсон.
– В чем именно?
– Я знаю наверняка, что в прошлый раз все запорола.
Китсон очень нервничала: она ходила туда сюда по маленькому кабинету, как будто не могла решить, что же ей нужно – жилетка, чтобы поплакаться, или лицо, чтобы дать в зубы.
– Достанешь ты и тех двоих, – заверил ее Торн. – Обязательно. Если Фаррелл сам не расколется, нужно будет просто надавить.
Она замерла, пристально посмотрела на него, как будто не слышала ни слова.
– Том, мне правда нужны эти двое. Я знаю, его убил Фаррелл, но остальные стояли рядом и смотрели, как он убивает. В прокуратуре меня заверили, что смогут засадить всех троих засранцев за убийство. Может, в суде обвинение переквалифицируют, но мы можем попытаться!
– Тогда арестуй приятелей Фаррелла – Нельсона и Херберта, как ты ему и грозилась. Вероятно, это они и есть.
– У меня другой план, – ответила Китсон.
– Если пораньше уйти в отставку, то я с тобой.
– Я хочу отпустить Фаррелла под залог, вызвав его завтра на допрос. А самим организовать наблюдение и посмотреть, с кем он свяжется. Он должен позвонить остальным, чтобы сообщить им, что он ничего не сказал.
Торн подумал, что идея вполне здравая, – о чем и сказал Китсон. Потом повторил еще раз, потому что не был уверен, что она ему поверила с первого раза.
– Ты славно поработала над этим делом, Ивонна.
– Я ездила к родителям Амина Латифа, – призналась она, – чтобы сообщить им о Фаррелле.
– Держу пари, им полегчало.
– Я не сказала им, как мы на него вышли. Стыдно, – и тут же на ее лице уже написано смирение, – мы могли его арестовать еще полгода назад. Я знаю, что это когда нибудь выплывет и нам придется оправдываться, но, когда я сидела с миссис Латиф у нее в гостиной, не захотела омрачать радостную новость. Для его родителей это на самом деле радость.
Торн лишь кивнул и поправил пару вещиц на своем столе.
– Извини, мне еще надо поговорить с Бригстоком о том, чтобы организовать наблюдение. – Она направилась к двери. – И подписать документы на освобождение под залог…
После того как Китсон ушла, Торн увидел, как дождь прорезает тьму. Он был благодарен за эти несколько минут одиночества. За возможность мысленно посмеяться над окончанием папиного выступления.
«Не паникуй, сынок! Все совсем не так, как кажется».
Дым, который совсем не дым, и пожарная тревога, которая оказалась звонком телефона.
«Не стоит делать поспешных выводов».
Он подошел к двери своего кабинета, откуда мог видеть, как Китсон беседует с Каримом и Стоуном в «кабинете особо важных дел». Пока он смотрел, в его голове заискрилась и вспыхнула идея, и тут же поглотила его, как огонь поглощает синтетику.
Когда Торн вышел в коридор, лицо его отца потонуло в красном и золотом.
– Боюсь, я не имею права разглашать причины ее смерти, сэр.
– Неужели вам не кажется, что это просто смешно? – спросил Ларднер. – Вы звоните мне, чтобы сообщить о том, что убили женщину, а потом я должен тут сидеть и догадываться, что с ней сделали – застрелили, зарезали или утопили в ванной.
– Да, вероятно, это просто смешно, – согласился Холланд. – Но такова процедура, следовательно…
– Она была довольно милой женщиной, насколько я помню. Любила везде совать свой нос, но, полагаю, это касалось только работы. Это как пьющие журналисты… или циничные копы.
Холланд сделал глоток чая и хрюкнул.
– Ладно, что тут скажешь.
– Мы лишь побеспокоились о том, чтобы сообщить вам, что миссис Бристоу мертва.
– А мне следует?
– Простите, не понял?
– Мне следует беспокоиться? Считаете, на нас идет охота? – Ларднер как то безрадостно засмеялся. – Может, Грант Фристоун перестал прятаться и намерен нас всех убить.
– Не думаю, что об этом вам не стоит беспокоиться…
Отобедав, как и предвещала Китсон, какими то помоями, Уилсон поспешно покинул стены участка, как только ему сообщили, что Фаррелла освобождают под залог: необходимо было как следует поужинать. Он договорился со своим клиентом встретиться здесь же, в участке, завтра днем.
Китсон стояла рядом с Фарреллом перед конторкой, пока надзиратель осуществлял необходимые процедуры. Сержант, хитрый старый лис, смотрел в сторону, на Китсон, когда она представлялась сама и представляла Фаррелла, прекрасно зная, что всего несколько часов назад она готова была засадить парня за решетку. Он видел, что она что то задумала, но был достаточно умен, чтобы держать свои догадки при себе.
После того как он заполнил в графе присутствия – «Отпущен под залог с обязательной явкой на следующий день», сержант сообщил Фарреллу, что данный залог является санкционированной мерой, которая предполагает его явку в участок завтра в четыре часа. Что его отпускают под опеку родителей.
Казалось, Фаррелл воспрянул духом, забыл о том, что произошло в комнате для допросов. Он лишь кивал головой всякий раз, когда его спрашивали, понимает ли он смысл сказанного. Затем он опять спросил, когда вернут его шикарные кроссовки «Найк».
– Ты лучше держи свой язык за зубами, пока мы не передумали, – предупредил его сержант.
Фаррелл подписал документ, что ему вернули все его вещи. Он с радостью надел свои эксклюзивные часы и проверил, ничего ли не пропало из бумажника. Потом он подписал документ, удостоверяющий то, что он видел протокол своего пребывания в заключении, что в нем все точно и детально отражено. Он подписал форму освобождения под залог и заявление о том, что твердо намерен вернуться в участок в установленное время.
– Я предполагаю, что за мной будут следить, – заметил Фаррелл.
Китсон промолчала, лишь оторвала взгляд от бумаг.
– Вы, должно быть, считаете меня идиотом?
– Я знаю, что ты совсем не идиот, – ответила Китсон.
– Вы ничего обо мне не знаете, – Фаррелл отвернулся от нее, полностью погрузившись в выполнение оставшихся формальностей.
– Эти копии документов – тебе.
Фаррелл взял у сержанта пачку документов.
– Позвонить твоим родителям? Пусть приедут и заберут тебя?
Фаррелл отвернулся и покачал головой, фыркнув, как будто ему сказали что то смешное.
– Ладно, я вызову такси. Оно приедет через пару минут. Если у тебя нет с собой денег, по прибытии с водителем рассчитаются твои родители. Это не ударит им по карману?
– Думаю, не ударит…
Когда сержант снял трубку телефона, Китсон поблагодарила его за помощь. Тот кивнул ей с таким видом, который говорил: надеюсь, вы понимаете, что делаете. Китсон вывела Фаррелла из камеры предварительного заключения и провела через участок к главному входу.
Она проинструктировала дежурного полицейского, прежде чем оставить Фаррелла дожидаться такси. Она открыла замок, проведя своей пластиковой карточкой, и распахнула дверь, чтобы вернуться назад на службу. Потом повернулась к Фарреллу:
– Ничего не хочешь мне сказать перед уходом?
Фаррелл продолжал приветливо улыбаться, но его глаза превратились в узенькие щелочки.
– Ничего из того, что вам хотелось бы услышать, – ответил он.
Когда Китсон ушла, Фаррелл шагнул к автоматическим дверям, которые разошлись при его приближении. Дежурный предложил дожидаться такси внутри, заметив, что на улице льет как из ведра. И добавил, что туда ему и дорога, когда Фаррелл заявил, что лучше он намокнет.
На улице Фаррелл укрылся под навесом и стал смотреть на дорогу.
Прошло не более двенадцати часов, но ему казалось, как будто прошло лет десять, вся жизнь перевернулась. И он знал, что это только начало.
Его сердце бешено колотилось, мысли путались, но он понимал, что должен сохранять спокойствие, должен неспешно пройти в дверь, как будто ничего не произошло. Несмотря на спектакль, который он разыграл перед этим ублюдком за конторкой, он больше всего хотел увидеть родителей. Хотел вернуться туда, где тепло и безопасно, где, как он знал, его защитят и поддержат, что бы ни случилось.
Он вглядывался сквозь пелену дождя, все еще помня вкус силы, когда он с приятелями подошел к автобусной остановке шесть месяцев назад. Было чуть прохладнее, чем сегодня, или нет, стоял такой же промозглый вечер…
Притормозил темный «шевроле кавалир», из него, не глуша мотор, вылез коренастый азиат.
– Такси? – прокричал Фаррелл.
Водитель вернулся к машине.
Адриан Фаррелл натянул поглубже капюшон и потрусил за ним.
|
| |
| |
| Админ | Дата: Воскресенье, 15.01.2012, 01:59 | Сообщение # 25 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 66
| Глава двадцать вторая
– У нас по воскресеньям настоящий сумасшедший дом, – сказал Нейл Уоррен. – Пересменка, поэтому сам черт ногу сломит, если прибывают новые «клиенты» или кто то выезжает. Плюс я занимаюсь семейным бизнесом и делами, связанными с церковью. Я организую небольшие службы и тут, в приюте, для тех, кому это интересно…
– Ничего страшного, – ответил Холланд. На письменном столе перед ним лежала стопка разноцветных самоклеющихся листочков для записей. Он поставил «галочку» напротив имени Нейла Уоррена.
– Я просто хотел объяснить, почему не смог перезвонить вам раньше.
– Я понимаю.
– Теперь я чертовски неловко себя чувствую.
– Мне очень жаль, – сказал Холланд.
– Встречаешь человека, он попадает в поле твоего зрения, а потом… Жизнь не стоит на месте, понимаете? Пути расходятся, и чаще всего ты даже и не вспоминаешь о нем. Я не вспоминал о Кэтлин Бристоу лет пять, пока вы не пришли сюда и не стали расспрашивать о Гранте Фристоуне. А теперь она мертва. Вероятно, я должен был бы огорчиться больше…
– Как вы заметили, вы не вспоминали о ней несколько лет.
– Я попрошу, чтобы помолились за ее душу.
Холланд взглянул на часы: пять минут десятого. Раз он всех обзвонил – может быть свободен. Хлоя будет уже спать, но так приятно провести часок другой перед сном наедине с Софи.
– Я так понял, полиция не считает это простым совпадением, – заметил Уоррен.
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Тот факт, что как только вы стали расспрашивать людей о том, что тогда произошло, о Фристоуне и об остальном, – тут же убили одного из членов комитета.
– Полагаю, связь между этими событиями маловероятна.
– Вы беседовали с остальными?
– Да, с большинством.
Уоррен секунд десять – пятнадцать помолчал. Когда Холланд услышал щелчок зажигалки, он догадался, что Уоррен закурил сигарету. Долгий выдох, еще одна пауза. Потом Уоррен спросил:
– Она сильно страдала?
Обычно в подобных ситуациях Холланд говорил что то стандартно ободряющее. Сам не понимая зачем, не будучи уверен, что Уоррен говорит начистоту – хотя казалось, что врать не в его привычках, – Холланд ответил:
– Да, думаю, она сильно страдала.
От Хендона до Аркли было минут двадцать езды. Песни Грема и Эммилу* чудесным образом подняли Торну настроение, но все их благотворное влияние пошло прахом при одном взгляде в лицо Тони Маллена.
После их последней стычки Торн не ожидал теплого приема, но на лице хозяина читалась не просто прогнозируемая антипатия. В его поведении, в том, как он молча отступил в сторону, пропуская Торна войти, сквозило смирение. У Тони Маллена был вид человека, который уже не ждет хороших новостей.
Как у отца, у Тони Маллена все еще оставалась крошечная надежда, пока не обнаружено тело, но Торн понимал, что как бывший полицейский Маллен мучительно осознавал, что время работает против их семьи. Что шансы, довольно реалистичные вначале, стали незначительными. Как быстро они превратились в пшик!
Прошло уже девять суток с момента исчезновения Люка. Практически пять – с момента получения видеокассеты. Семьдесят два часа с того момента, как Люка похитили во второй раз. И с тех пор – никаких известий от того, кто удерживает мальчика.
Торн все еще видел ярость в глазах Маллена, но она соседствовала со сломленным боевым духом.
– Что бы вас ни привело, надеюсь, это не займет много времени, – сказал он. – Мы все очень устали.
– Честно говоря, я пришел кое что спросить у Джульетты.
– Зачем?
Торн секунду помолчал и решил, что Маллену эту информацию вполне можно сообщить, возможно, это даже поможет навести мосты.
– Мы беседовали с одним парнем из школы, где учатся ваши дети. Совсем по другому делу. Оно почти наверняка не имеет отношения к нашему расследованию. К похищению Люка…
– Почти наверняка?
– Мы считаем, что он по каким то причинам врет, что не знаком с Люком. Нам известно, что он несколько раз звонил сюда, и мы хотим удостовериться, что он звонил именно Люку. Я всего лишь хотел убедиться, что он звонил не вашей дочери. Думаю, это займет не больше десяти минут.
– Как зовут парня?
На этот раз Торн колебался несколько дольше.
– Фаррелл.
Никакой особенной реакции не последовало, но Торн засомневался: ему показалось, что Маллен все таки вздрогнул, прежде чем повернул голову и обратился к своей жене.
Торн сначала не заметил Мэгги Маллен. Она сидела метрах в трех от них, на лестнице, ведущей на второй и третий этаж, – на маленькой площадке между лестничными пролетами. На ней были черные спортивные брюки и коричневый свитер. Волосы, такие же серые, как и ее лицо, как пепел от сигарет, которым (как предполагал Торн) была полна пепельница у ее ног, были собраны сзади.
– Мэгги, ты бы позвала Джул, – попросил Маллен.
Его жена смотрела прямо перед собой, как будто не слышала, что он ей говорит, потом взглянула на Торна. Он улыбнулся и кивнул. Оба жеста получились немного снисходительными, как будто он утешал очень старого и очень больного человека.
– Она что то натворила?
– Нет, ничего подобного, – ответил Торн. – Просто хочу задать ей пару вопросов.
Маллен обошел Торна, перегнулся через перила у подножья лестницы.
– Дорогая, просто крикни, чтобы она спустилась, ладно?
Мэгги подняла пепельницу и встала. Она стряхнула пепел с колен, повернулась и пошла наверх в комнату к Джульетте. Полминуты спустя Торн услышал едва слышный стук в дверь, а затем неясное бормотание – один голос звучал громче другого. Потом хлопнула дверь, и две пары ног стали спускаться по лестнице.
Пока Торн ждал в прихожей, он изучал семейные фотографии на столике у входной двери, потом, почувствовав себя неуютно, стал рассматривать обои. Он слышал, как рядом с ним Маллен слегка ударился о стену головой, когда откинул ее назад. Слышал, как он выругался, ни к кому конкретно не обращаясь.
Фаррелл подумал, что сержант, который вызывал такси, назвал его адрес – водитель явно знал, куда ехать. Этот жалкий ублюдок за время пути не произнес ни слова, но Фарреллу это было даже на руку. Он не хотел ни с кем разговаривать. Он хотел закрыть глаза и собраться с мыслями.
Он уперся лбом в окно и слушал, как по крыше барабанит дождь и скрипят «дворники». Сзади пахло бензином и одним из тех сосновых освежителей воздуха, которые выпускаются в форме дерева. Кусок дерьма, вероятно, и страховки не имеет – азиаты всегда стараются сэкономить где только можно. Он вспомнил анекдот, гулявший в их школе об азиатах. О том, что папаши их соучеников, владеющие сетью газетных киосков и шикарными магазинами специй, продолжают ходить в кабинет директора, чтобы поторговаться об оплате за обучение…
Когда такси остановилось, Фаррелл подумал, что он, должно быть, задремал и проспал большую часть пути. Казалось, прошло всего лишь минут пять, как они отъехали от участка.
Открылись обе задние двери. Когда они закрылись, он оказался зажатым между двух азиатов.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – Но не успел он и рта раскрыть, как противный холодок побежал по спине.
Они с ним не разговаривали.
Они не смотрели ни на него, ни друг на друга.
Водитель щелкнул переключателем, зажегся сигнал, что машина занята, и автомобиль медленно влился в поток движения. Таксист включил радио, нашел восточную радиостанцию. И стал монотонно, в такт двигаться.
Фаррелл все еще был стопроцентно уверен, что полиция отпустила его под залог только затем, чтобы за ним проследить. Посмотреть, не свяжется ли он с кем то из друзей. Будучи крепко зажат между двумя мужчинами, он не мог развернуться на сто восемьдесят градусов, но он, насколько мог, повернул шею в отчаянной надежде, что не ошибся и за ними едет полицейская машина. Но он видел лишь дождь и фары каких то автомобилей, а когда снова повернулся вперед – глаза водителя в зеркальце заднего вида. Глаза были холодными и пустыми, они на секунду вспыхнули желтым светом, когда «шевроле» проезжал под уличным фонарем.
Электронные часы на кухонной плите показывали 21:14, когда Джульетта взгромоздилась на черную гранитную рабочую поверхность с баночкой диетической «Кока колы». Тапкой она легонько постукивала по нижним ящикам стола.
– Это тот дебил из шестого класса с торчащими волосами, да?
– Очень точное описание, – согласился Торн.
– Много о себе воображает.
– Значит, он не твой приятель?
– Нет…
Торн сидел за кухонным столом. Угощался свежесваренным кофе.
– Хотя, если без шуток, он красивый мальчик. Ты так не считаешь? Держу пари, что девчонки из твоей параллели сохнут по нему, разве нет?
– Может, самые мрачные.
– Но не ты?
Он бросила на него исполненный жалости взгляд. Торна он убедил. Он уже знал, какая реакция последует, спроси он у Джульетты, не разговаривала ли она с Адрианом Фарреллом по телефону.
– А твой брат?
– Что мой брат?
– Они с Фарреллом дружат?
Она глотнула из баночки, подавив отрыжку.
– Я не знакома со всеми его друзьями, хотя и нельзя сказать, что их у него было полно. Но в этом я очень сомневаюсь.
– Почему?
– Как я уже говорила, Фаррелл идиот. Он хвастун, а Люк таких за версту чует. Если Фаррелл «задружил» с Люком, это могло произойти только хохмы ради. Или ему от Люка что то было нужно.
– А что именно, не знаешь?
– Понятия не имею. Может, Люк помогал ему с домашними заданиями?
Торн кивнул. Это первое, что пришло ей в голову, – самое простое и очевидное объяснение. То же самое сказал и Фаррелл, когда пытался чем то оправдать свои телефонные звонки.
Джульетта смяла пустую банку и смахнула со стола, предварительно открыв дверцу отделения, где находилась корзина для мусора.
– Это имеет какое то отношение к исчезновению Люка?
– Не думаю. Не уверен…
– Считаете, Люк еще жив?
Торн поднял глаза на девушку. Во всем ее облике должен был по идее читаться страх и напряжение, разочарование и отчаяние. Однако в тот момент, при ярком свете, он видел перед собой всего лишь розовощекого ребенка, шум дыхания которого внезапно перекрыло мерное гудение холодильника. И все же за темным макияжем и погрызенными ногтями Торн чувствовал всепоглощающую боль и страдание.
И он видел, что от вранья ей не стало легче.
– Это я тоже не могу сказать наверняка.
Джульетта кивнула, оценив его честность.
– И я не могу, – ответила она.
* Наиболее яркие представители стиля рокабилли – кантри рока.
|
| |
| |
